Танатос рулит!

Андрей Георгиевич Дашков

«В последнее время его все чаще тянуло репетировать. Он садился напротив окна, включал тяжелую музыку, брал незаряженный пистолет и подносил ствол к виску. Через минуту, две или три он нажимал на спуск. Репетировал. Так он это называл. Чем не духовное упражнение? Даже если знаешь, что обойма пуста и нет патрона в стволе… ну а вдруг? Маленькое, ничтожное «вдруг», обладающее исчезающей, почти чудесной вероятностью, превращало это пошлое действо в опасное приключение, от которого льдом сковывало кишки и в голову приходили разные странные мысли…»

Андрей Дашков

Танатос рулит!

В этом мире жить невозможно, но больше негде.

    Джек Керуак

Даже самоубийца верит в смысл – если не жизни, то смерти.

    Виктор Франкл

Когда ты лишен воображения, умереть – невелика штука; когда оно у тебя есть, смерть – это уже лишнее.

    Луи-Фердинанд Селин

1

В последнее время его все чаще тянуло репетировать. Он садился напротив окна, включал тяжелую музыку, брал незаряженный пистолет и подносил ствол к виску. Через минуту, две или три он нажимал на спуск. Репетировал. Так он это называл. Чем не духовное упражнение? Даже если знаешь, что обойма пуста и нет патрона в стволе… ну а вдруг? Маленькое, ничтожное «вдруг», обладающее исчезающей, почти чудесной вероятностью, превращало это пошлое действо в опасное приключение, от которого льдом сковывало кишки и в голову приходили разные странные мысли. В обычном состоянии в голову редко приходят странные мысли. По правде говоря, они невразумительны. Не пропечатавшиеся на извилинах слова, что подобны набранным осыпающимся шрифтом…

Собственно, и без патрона в стволе репетиция обладала психотерапевтическим эффектом. От многократного повторения она становилась своего рода ритуалом – то ли отводящим беду, то ли, наоборот, приманивающим смерть. Кому же понравятся бесталанные дразнилки, исполняемые по чужим либретто энное столетие подряд?

Сколько ни смотри в стену, в темноту или в звездное небо, видишь только себя, свое маниакально искаженное «я» в окружении своих же вчерашних призраков или – что еще хуже – завтрашних призраков. Ему в самом деле казалось, что репетиция – попытка избавиться от этих призраков, потому что никто не принадлежит себе настолько, чтобы встретиться с собой больше одного раза в жизни. Выходило, он тоже даром терял время в ожидании этой встречи. И, если уж она могла состояться где угодно, когда угодно, при каких угодно обстоятельствах, было абсолютно все равно, чем заниматься в период ожидания.

Он снова и снова заставлял себя: Сядь. Закрой глаза. Открой глаза. Смотри. Думай о том, что все это может быть в последний раз. Не играй с собой. «Мыльная опера» закончилась. Вернее, следующая серия пройдет без тебя. Эта мысль куда невыносимее, чем та, что следующей серии вообще не будет. И вообще, тотальный конец света выглядит намного симпатичнее личного выползания через неприметную дверь, которой даже и не хлопнешь как следует… Вспомни всех, кого ты хотел бы сделать своими попутчиками. Что, для этого у тебя недостаточно времени? Ну хорошо, вспомни хотя бы избранных. Самых-самых. Тех, кого ни за что нельзя оставлять здесь, иначе ты этого не переживешь. Ты просто обязан прихватить их с собой – на тот маловероятный случай, если существует ад. И тем более, если ада не существует.

Простое правило – «живи так, будто каждый день последний» – срабатывало далеко не всегда, и на следующий день (а следующие дни пока еще случались) наступало безалкогольное похмелье – давили вина и сожаление, и осознание того, что все равно он ни черта не понял в этой жизни, ни на шаг не приблизился к тайне существования. Тогда он решил попробовать другой путь: искать в непосредственной близости от смерти. Занятие опасное, в чем-то привлекательное, в остальном – отталкивающее всякого, кто на самом деле хотел бы всего лишь научиться жить. Но его не покидало предчувствие, что копать надо где-то в минутной, если не секундной, окрестности небытия. Там, где обнажается все, что скрыто иллюзиями, ложью, гордыней, надеждой и сотнями застилающих глаза миражей.

Тут перед ним вста