Багаж

У меня не водилось больших чемоданов,

Все добро помещалось в ручную кладь.

А потом появились другие страны,

А потом появилась морская гладь,

А потом полумесяц, звезда и крестик,

Снег, брусчатка, лилии за кормой…

И теперь нигде не хватает места

Ни вещам, ни людям, ни мне самой.

Ни альбом, ни сумка, ни шкаф, ни ящик

Не вмещают всю эту красоту.

Мир огромный, теплый и настоящий.

Я учусь у мира. Я с ним расту.

Мне двадцать лет

Мне двадцать лет, ни секундой меньше.

Я галка, сойка и трясогузка.

Я капля в море, одна из женщин,

Одна из многих, одна из русских.

Я не люблю, когда врут и киви.

Я состою из души и тела.

Мне запретили поездки в Киев,

Хотя не очень-то и хотелось.

Я била люстры, ломала кости,

Лечила зубы, считала шрамы,

Спала в палатке, ходила в гости,

Смотрела в рамку оконной рамы.

Там пели Цоя и «Сектор газа»,

Меняли фишки, играли в прятки.

А время было все время разным,

И это значит, что все в порядке.

У лет особых примет до черта,

Как у преступников в списке «Розыск».

Но половина всегда нечетка,

Как после пьянки или наркоза.

Я родилась в конце девяностых,

Умру в две тысячи… там, как выйдет.

Я время все же сравню с компостом.

Я знаю, время, ты не в обиде.

Дом

Яблока мякоть темнеет на воздухе —

Много железа и мало тепла.

Продали дом, все имущество роздали,

Стены стоят в том, в чем мать родила.

Бело-зеленым наличники светятся.

Мыши в кладовке – кто будет гонять?

К вишне приставлена серая лестница,

Кажется, даже не выше меня.

В погребе пахнет картошкой и сыростью.

В старом буфете – открыток альбом.

Раньше казалось, так хочется вырасти,

Вырасту я, но останется дом.

Здравствуй, страна, я теперь бесприданница,

Несколько книг, да оленьи рога.

Вырасту я, ничего не останется,

Разве что память, чтоб оберегать.

Москва

По улицам идешь, и следы на ботинках —

От соли по зиме, грязевые весной.

Двенадцать миллионов – и я, как песчинка,

Зажавшая в руке ключик и проездной.

Я помню наизусть все дома на Ордынке,

Я в памяти держу метростанций костяк,

Я вижу небоскребы в сиреневой дымке,

Но до сих пор в Москве я как будто в гостях.

Не знаю, навсегда ли, надолго ли это.

Я все равно люблю этот город, поверь!

Но сердце отдано уголочку планеты,

Где дом пятьдесят три и железная дверь.

Домостроителей, 53

В стране известной, в одном краю —

Вы даже, возможно, видели —

Мой дом стоит, как солдат в строю,

На улице Домостроителей.

Стоит, как будто на суперклей

Посажено тело грузное.

Стоит, скрываясь меж тополей,

Никем из врагов не узнанный.

В подвалах местных котов орда

Топочет неуважительно.

Но терпит мой верный дом-солдат,

Своих охраняя жителей.

Кирпичик лепится к кирпичу,

Как пиксели камуфляжные.

И рядом служат – плечом к плечу —

Собратья пятиэтажные.

На крышу галок и воронья

Пикируют истребители.

А дом стоит, как всегда стоял,

На улице Домостроителей.

Пандемия

Весну отменили, весны не будет.

Опять самолеты загонят в ангары.

И La Libertе с обнаженной грудью

Идет под удары.

Нас не беспокоит, нас не волнует.

А там за весной под вопросом и лето.

И прикосновенья, и поцелуи

Уже под запретом.

Холодные ночки, звенят звоночки.

Гадать на ромашках по осени поздно.

И мы остаемся поодиночке,

Пока не замерзнем.

Любовь во время коронавируса

Пусто на улице, псы да кошечки.

Раньше мы тоже гуляли, помните?

Раз надоело смотреть в окошечко,

Буду разглядывать то, что в комнате.

Три апельсина на подоконнике.

Снилось мне то же, вот совпадение.

Я прочитала в каком-то соннике,

Что видеть фрукты – к грехопадению.

Я бы упала в твои объятия,

Минимизировала б дистанцию.

Только все это – не по понятиям,

Не разрешит санэпидемстанция.

Пусто на улице, пусто в комнате,

Только сердечко любовью полнится.

Вечер. В закатном сусальном золоте

Рдеет моих апельсинов троица.

Я хочу быть женщиной…

Я хочу быть женщиной из гугл-переводчика,

Чтобы голос мой был в мире каждому знаком.

Но пока я точечка, малюсенькая точечка,

Мушка, что кружится у тебя под потолком.

Я хочу быть сильной, как волна коронавируса,

Чтобы мое имя было долго на слуху.

Но сейчас волна моя –