Назад к книге «Свет будет потом» [Николай Слесарь]

СВЕТ БУДЕТ ПОТОМ

На барже

Вездесущая полуразрушенная крепость и бесконечный сиренево-розово-желтый северный закат над горизонтом. Краешек солнца еще торчал над лесом, но вот-вот исчезнет совсем. На фоне светлого синего неба неровные очертания крепости в своей почти черноте сливаются с кромкой леса, но если не смотреть на небо, крепость еще вовсю белеет своими выкрошившимися от времени боками. И река белеет тоже, но по-другому – сливаясь с небом, она убегает на запад, теряясь там вдали меж покрытых лесом пологих берегов.

Все же хорошо, что ночи теперь белые, в темноте я бы тут набегался с Калиткой в поисках неизвестно чего с этими шестами под мышкой. А шесты будь здоров, какие длинные, пять метров – это не шутка. Да и Калитка с непривычки еле на ногах стоит, только как будто виду не подает, разве что насупилась и непривычно помалкивает. Но по ней невооруженным глазом видно, что выдохлась. Плетется позади и сопит, на нервы действует. А в остальном терпимо – тепло, светло и сухо. И все расклады, как на ладони, вернее, их полное отсутствие. Правда, под вечер комаров налетело, ибо почти полный штиль, но это все мелочи по сравнению со всем остальным.

Редкий ветерок с реки приятно продувал разгоряченное тело под распахнутой рубашкой с короткими рукавами, за спиной болтался рюкзак – спина под ним уже здорово взмокла – а в кармане рубашки болталась початая пачка сигарет с зажигалкой, стукаясь там об нее на каждом шагу. Под кроссовками хрустел песок вперемешку с сосновыми иголками. Здорово хотелось остановиться, скинуть с себя эти шесты с рюкзаком, скинуть рубашку с джинсами и просто так постоять в одних трусах в налетающих потоках теплого воздуха, а то еще искупаться. Но это уже непозволительная роскошь. Если, не дай Бог, останемся здесь на ночь – накупаемся всласть.

Спускаемся к очередной пристани, соскальзывая на крутой тропинке, волоча на плечах длиннющий сверток, и к первой же барже. Вроде с виду ничего, видно, что ходит еще вовсю, на палубе свежесрубленные сосновые бревна, втиснутые меж металлических распорок и перетянутые цепями, дымок еле заметный из трубы идет. И на борту, кажется, кто-то есть. Что-то там двигалось только что. По крайней мере, дверь в рубку распахнута настежь, и в иллюминаторе тусклый свет мерцает.

Оставив Калитку с шестами на причале, несмело ступаю на шаткий длинный трап, сбитый из кривых толстых досок – кто его знает, что за люди там обитают, еще заметут с пьяни, да и за борт. С них, с матросов, станется. Или просто жлобы какие-нибудь попадутся, отморозки. Я хоть и здоровый сам по себе, не робкого десятка, а как-то не по себе. Не моя квалификация. Да и по водным видам я уж точно не специалист, а тут даже у берега течение будь здоров, водовороты и глубина, небось, приличная.

Калитка нетерпеливо топталась на пристани у меня за спиной. В своем коротком ярком платье она была теперь похожа на привидение. Нет чтобы спокойно на месте стоять, то и дело задевая шесты и шаркая, она наворачивала круги по периметру пристани от края до края, а потом в противоположном направлении. В туалет, что ли, хочет? Этого еще не хватало.

Проблема была в том, что нам с ней крайне надо было попасть до утра в город, что находился почти что в сотне километров ниже по течению этой самой реки, а точнее, в самом ее устье. А баржи именно для того и существуют, чтобы плавать по рекам – я был почти в этом уверен – а уж по течению любая посудина сможет. И вот она, эта баржа, уже прямо у меня под ногами. В общем, попытка не пытка.

Сумрак, неторопливо сгущающийся последние пару часов над рекой, здесь, на барже, как-то сразу сгустился очень здорово. Или так показалось после того, как солнце окончательно закатилось за кромку леса на горизонте? А может, это специальный речной туман налетел, или в глазах потемнело с испуга да от усталости? И когда мне навстречу из рубки выскочил человек в тельнике, он словно бы появился из ниоткуда и здорово меня напугал.

– Тебе чего тут надо? – спросил меня хриплый и будто бы неприветливый голос обитателя баржи.

– Плыть очень надо, – добродушно и умоляюще выпалил я с испугу, – до города не подброси