Синий шар надежды
Ю_ШУТОВА
Начинающий писатель Эдвард Бухлаев пишет рассказ на конкурс. Его героини – две молодые девчонки, заключенные женской колонии. Дружба между ними вдруг вспыхивает настоящей любовью. И подталкивает их к этому трагический случай. А на пороге квартиры писателя появляется соседка по подъезду. Во что выльется необычная просьба девушки?
Ю_ШУТОВА
Синий шар надежды
Мариинское училище для девочек дворянского сословия провинциального города Коряжска готовилось к Рождеству. Вчера сторож Невжилов привез на санях высокую ель, ее установили в танцзале. И теперь она расправилась, раздышалась, пустила по коридорам свой чистый лесной запах. Ах, как хорошо! За окнами классной комнаты солнце гоняет лучи по сверкающему снегу, так, что режет глаз, стекла по углам украшены морозными узорами, и, если приложить ладонь, она мгновенно замерзнет. А от натопленной голландки веет уютным теплом.
Ученицы выпускного класса собрались готовить игрушки. Все парты завалены цветной бумагой, плотной и папиросной, жатой, как поплин, листиками сусального золота и грецкими орехами для золочения. Ножницы, кисточки, клей и краски. Веселый смех и разговоры. Только задняя парта пуста. Княжна Пырьева и дочь статского советника Леднева отсутствовали. Это бесило классную даму, здоровую бабищу по прозвищу Голенище. Она поджимала поблекшие губы, осененные полупрозрачной ленточкой пробивавшихся под носом усиков.
_______________________________
Проскрипели колесики по линолеуму, кресло отъехало от компьютерного стола. «Говенный текст. И откуда, нахрен, Рождество вылезло? Не ну, вообще про роман княжны и советниковой дочки прикольно. Однополая любовь нынче в фаворе. Поцелуи в комнате… э-э-э… для глажки, беззвучные ласки в темноте дортуара. Но тема-то – «Теплый Новый год», а не Рождество ветхозаветное. Нет, Эдичка, никуда эта лажа не годится. Стирай!» – и на мониторе стало пусто.
Начинающий писатель Эдвард Бухлаев, шлепая тапками, двинулся к выходу на лоджию покурить, чертыхнулся, привычно споткнувшись о преградившую путь коробку, и вспомнил, что сигареты кончились. «Никакого порядка в доме, вот с Вичкой всегда мелкие радости под рукой были, и сигареты, и сахар, и заварка. А у тебя, Эдичка, голь и пусть. Чайные пакетики тоже, кстати, того, еще вчера. Вали-ка в магазин». Как был в шортах и шлепанцах, лишь накинув куртку на футболку, он вышел из квартиры.
Пока он мается у дверей лифта, слушая, как завывает ветер на пожарной лестнице, быстро смелыми густыми мазками набросаем его портрет. Ведь Эдичка, хоть и писатель, но одновременно – герой рассказа, который вы читаете.
Эдвард Бухлаев. Именно Эдвард, а не какой-то там Эдуард. Имя, а заодно породистый нос и маслины глаз, которые даже при смехе хранили тень тоски по утраченному Арарату, достались ему от армянского папы, недолго, впрочем, задержавшегося рядом с сыном. Если совсем точно, то всего на пару-тройку месяцев. От русской мамы досталось то самое уменьшительное «Эдичка», манера вечно во всем сомневаться и фамилия рязанского деда. На момент, когда он привлек ваше внимание, ему стукнул тридцатник. «Стукнул» – слово малозначащее. В приложении к Эдварду стоит сказать: «Треснул, въехал в лоб, звезданул по черепушке».
Прямо в день рожденья, три месяца назад от Эдварда ушла Виктория – Вичка-Клубничка, его девушка, пожалуй, даже любимая девушка, с которой прожили они восемь лет. Почему ушла, он так и не понял. Может, тривиально замуж хотела, а все те слова про никаких обязательств, про мы просто вместе и про никакой клоунады с кольцами, фатой и пьянкой с малознакомыми родственниками, сказанные когда-то друг другу, устарели, испарились. И надо было сказать какие-то новые слова, как раз про фату и кольца, а он не сказал, а ей надоело ждать. Короче, получилось так, что в новую студию на тридцать втором этаже в микрорайоне Белая Впадина он переехал один. Только-только переехал, и месяца не прошло. И коробки еще не разобрал. А когда разбирать? Работа. Эдвард ведь не только писатель. Вернее, не столько писатель, сколько программист-удаленщик. Глубже в дебри его специальности влезать незачем.
Да еще