ЭФФЕКТ МЕДУЗЫ

Все началось с того, что Дэйву Хеллеру приснился кошмар. Вполне обычный кошмар, которые так или иначе посещают рядовых граждан без особых психических расстройств. Не было в нем ни маньяков, ни апокалипсиса, ни даже крови. Но Дэйву довольно редко снились сны, чтобы оставить без внимания сегодняшний. Что-то в нем было особенное, отдававшее тухлым душком переживаний по поводу первого рабочего дня на новом месте, а также приближающейся защиты кандидатской диссертации. В последние дни он часто волновался и пил много кофе, а ел до смешного мало.

Хеллер до боли зажмурился, откинув голову на подушку: что же его так напугало? И почему сердце все еще отплясывает тахикардию, если он понял, что проснулся, и бояться нечего? Он постарался воскресить перед глазами сюжет – так детально, как только мог, пока тот не ускользнул из памяти, оставив без ответов, как это всегда и происходит. Была уверенность, что чем яснее он сейчас восстановит сон, тем легче избавится от наваждения, которое не пускало в новый день и уже грозило нежелательным опозданием.

Там, в потемках подсознания, точно были ноги, они спускались по ступенькам, а он, Дэйв, стоял где-то в стороне, в кромешной тьме длинного помещения, где желтая полоса рассеянного света выхватывала только ступеньки, чувствовал себя неуютно, не мог пошевелиться, не мог ничего сказать. Хотя этого и не требовалось, ибо все, что было ему позволено, – наблюдать. Его внимание полностью приковали ноги, которые тихо спускались по шершавой бетонной лестнице отдельно от тела, как будто их обладателя кто-то стер огромным ластиком, начиная чуть выше икры и вверх. При том, как успел заметить Дэйв, никаких следов отсечения не было: ни сочащегося кровью мясного среза с соцветиями связок и сухожилий, ни матового блеска большеберцовых костей. Напротив, эти ноги выглядели вполне естественно и без тела, как будто даже не нуждались в нем. Верхняя их граница выглядела так, словно кто-то наложил на нее высокий коэффициент гауссового размытия. Расплывшееся марево не желало приобретать четкость, сколько бы Дэйв ни всматривался в него, сколько бы ни хмурился.

Даже во сне он стремился понять, как такое возможно: чтобы ноги сами по себе, словно два сапога, спускались по ступенькам, издавая при этом таинственный шорох – единственный звук в коридорообразном помещении. Их движения были неспешными и словно что-то предвосхищали, перед каждым новым шагом они замирали, будто в раздумьях, и неизменно спускались чуть ниже, но каждый раз казалось, что они делают последний шаг и вот-вот упадут, как смертельно раненый человек заваливается вперед. Дэйв не мог увидеть предела лестницы или помещения, но точно знал, что он есть, где-то далеко внизу. Ещё он знал, что, когда ноги достигнут цели, произойдёт нечто непоправимое. Наблюдая, он боялся, что его заметят, хоть и понимал, что у объекта нет глаз. Сам он опасности не представлял, но то, что обязано случиться после спуска, вгоняло в тело и мозг Дэйва длинные холодные иглы первобытного ужаса.

Дэйв резко распахнул глаза и заставил себя приподняться на локтях. Он так ничего и не понял, поэтому решил отложить самоанализ на потом. Заставив себя игнорировать ощущение, вызывающее рябь во внутренних органах, Дэйв Хеллер отправил себя собираться. Параллельно он уверял свой мозг, что сегодня обычный день, и ничего особенного не произойдёт. Но самовнушение не действовало. Он явился на работу без опоздания и был доволен собой. День начинал складываться неплохо, если опустить то, с чего он, собственно, начался.

Поднимаясь по ступенькам в главный корпус, Дэйв уже не помнил сна. Он старался ничего не упустить, высматривая знакомые лица в кишащих студентами, словно бактериями, коридорах. Начало нового семестра, в котором он, Дэйв Хеллер, будет здесь преподавать. Нелепые страхи по поводу первого рабочего дня рассеялись, и Дэйв толкнул перед собой дверь, проникая на кафедру общего языкознания, которая должна стать ему вторым домом. Заочно он знал здесь всех преподавателей, их достижения и лучшие монографии, официально – лишь несколько человек. Хеллера тепло поприветствовали и узнали