Серое Преосвященство : этюд о религии и политике

Олдос Леонард Хаксли

Эксклюзивная классика (АСТ)

Исследование жизни незаурядного и загадочного человека, благодаря которому (или по вине которого) во все европейские языки вошло выражение «серый кардинал».

Он остался в истории под именем отца Жозефа – помощника и тайного советника, неизменно стоящего за спиной кардинала Ришелье, – и сыграл ключевую роль в европейской политике периода Тридцатилетней войны. Одни считали его святым, другие – чудовищем. Следуя жесточайшим правилам монашеского благочестия и никогда ничего не желая для себя лично, он тем не менее с легкостью шел на предательства и преступления, если дело касалось государственных интересов.

Кем же он был, этот преступник-праведник, твердо уверенный, что исполняет Высшую волю?..

Олдос Хаксли

Серое Преосвященство: этюд о религии и политике

Глава 1

По дороге в Рим

Монах шел, подвязав рясу, и голые ноги его были заляпаны грязью до колен. Весенние дожди превратили дорогу в болото. Он вспомнил, что в прошлый раз здесь было, как в печи для обжига извести. Вспомнил стихотворение, написанное им в одном из путешествий.

Quand au plus chaud du jour l’ardente canicule

Fait de l’air un fourneau,

Des climats basanеs mon pied franc ne recule,

Quoy que je coule en eau[1 - Когда в самый знойный час, палящая звездаПревращает воздух в топку,Ноги мои не страшатся загорелой земли,Хотя я обливаюсь потом (фр.). – Примеч. авт.].

В то лето 1618 года они втроем шли в Испанию. Бедный брат Зенон из Генгана умер от солнечного удара в Тулузе. А неделей позже под Бургосом отца Романуса свалила дизентерия, и через три дня его не стало. Он приковылял в Мадрид один. И теперь один должен был идти в Рим. Отца Ангелуса так замучила лихорадка, что он не мог сделать ни шагу. Да вернет ему Бог поскорей здоровье!

Ni des Alpes neigeux, ni des hauts Pirеnеes

Le front audacieux

N’a pu borner le cours de mes grandes journеes

Qui tendent jusqu’aux cieux.

Cher Seigneur, si ta main m’enfon?a la blessure

De ce per?ant dessein,

J’ay droit de te montrer ma tendre meurtrissure

Et descouvrir mon sein[2 - Ни заснеженных Альп, ни высоких ПиренеевГордое челоНе прервало моих долгих странствий,Устремленных к небу.Господи, если Твоя рука уязвила меняСим пронзительным замыслом,Я имею право показатьТебе мою болезненную рануИ обнажить мою грудь (фр.). – Примеч. авт.].

«La blessure de ce per?аnt dessein»[3 - Сим пронзительным замыслом (фр.).], – повторил он про себя. Особенно удачная фраза. Почти латинская по своей нагруженности – похожа на фразу из Пруденция.

Капуцин глубоко вздохнул. Рана эта все еще открыта, и, подгоняемый пронзительным замыслом, он все еще шагает со скоростью пятнадцать лье[4 - Лье – 4,83 км. – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.] в день по земле Европы. Когда будет исполнен этот замысел? Когда новому Готфриду Бульонскому дано будет взять приступом Иерусалим? Не сейчас еще, по-видимому, – не раньше, чем закончится война, не раньше, чем усмирена будет Австрийская династия и Франция усилится настолько, чтобы повести народы в новый крестовый поход. Когда же, Господи, когда?

Он опять вздохнул, и грустные мысли омрачили его лицо. Это было лицо человека средних лет, обветренное, худое от тягот, которым он обрек себя сам, морщинистое и усталое от постоянной работы ума. Из-под широкого умного лба выпуклые голубые глаза смотрели на мир внимательно, даже пристально. Орлиный нос мощно выдавался вперед. Длинная, неухоженная рыжеватая борода, уже с проседью, скрывала щеки и подбородок, но по полным, решительной складки губам можно было догадаться, что под нею – такая же твердая, основательная челюсть. Это было лицо сильного человека, человека могучего ума и крепкой веры, в котором четверть века религиозной жизни не приглушили сильных страстей и остроты чувств.

Босой – сандалии он снял и нес в руке – монах шел по грязи, погрузившись в меланхолические раздумья. И вдруг, опомнившись, сообразил, что он делает. Кто он такой, чтобы обсуждать пути Господни? Печаль его – укор Провидению, вызов воле Божией