Буду краток
Лиза Скоблик
Юрий Вершинин
Евгений Островерхов
Андрей Кузьмин
Сергей Борисович Овчинников
Сборник рассказов, написанных на писательском курсе академии ЭКСМО (EWA). В рассказе Лизы Скоблик героиня современной трактовки очень старой сказки достаточно нетрадиционно поступает с бабушкой, но и волк здесь переосмыслен. У Е. Островерхова персонажи по-разному делая простейший жизненный выбор, молниеносно определяют свою судьбу. Автор третьего рассказа позаимствовал у классика название, хоть и перефразировал. Однако сам полковник получился не заемный – со своей драмой. И он еще огого… пока помнит. Чем-то похож на него последний рассказ сборника "У меня зазвонил телефон". Состояние героя можно без преувеличения назвать посттравматическим, и благодаря этому его реальности весьма вариативны. Рассказы короткие ввиду действующего ограничения на объем – 15К печатных знаков. Содержит нецензурную брань.
Андрей Кузьмин, Юрий Вершинин, Евгений Островерхов, Лиза Скоблик
Буду краток
Лиза Скоблик
Red Riding Hood
В тот год мамаша напрочь отморозилась и всё время зависала на ферме Беларуса. Я молча подозревала, что она замыслила его на место моего бедного папочки. Она отмазывалась, как могла, что тот, мол, платит за работу. Дескать, сейчас в нашей дыре это редкость.
– Папаша же твой сдох без предупреждения. – Говорит.
Мне насрать, если честно. Я её не спрашивала, чтоб она оправдывалась. Беларус мне не нравится совсем. Толстый, плешивый. Тащит из-под Бреста разную молочку, свои марки клеит и по лабазам развозит. Так себе фермер. За какую он там работу мамаше платит – врать не буду – не знаю. Говорю же: не спрашивала я её! Только, как с ним связалась, дома стала появляться в неделю раз – не чаще. И каждый раз загашенная – жуть! Запаха нет – вроде не курила, руки чистые. По ходу, колёса. У неё же после папиной смерти депрессняк легкий случился, и так она вяло помалу мыкалась – где с ребенком посидеть, где убраться. А тут глядь, от депрессухи ёйной след простыл. Глазищи горят.
– Привет! – Говорит. – Цветуёчек. Налей-ка мамочке беленькой.
Такие метаморфозы неспроста, как папа любил повторять. Папочка у меня геройский! Я и не верю, что он погиб. Я не видела – гроб закрытый несли. Уехал, может – другой бы свалил давно от этой стервы – но мой не такой. От меня бы не уехал. Товарищи его плакали. Водку хлестали и рыдали! Я одна глаза сушила. Нет, Бирюков ещё. Этот опер там всем фору нарисует! Здоровый, шкаф двустворчатый, под потолок. А взгляд злой. У папочки, помню, ловила такой же – только с работы придёт. Ну а потом уже я ему суп наливаю. Он положит на стол свой ПМ, волыну значит, отодвинет подальше. Надломит горбушку – он почему-то горбушки обожал. И говорит мне:
– Цветочек ты мой! Аленький! – И глаза уже совсем другие – теплые и мягкие. Ну а у Бирюкова… Хотела бы я посмотреть, как у него глаза сталь на плюш меняют. Да ну! Ерунда какая!
Ещё в то лето ко мне начал Хантер подкатывать. Девки все обзавидовались. Городок-то у нас небольшой. А мамаша рубанула:
– Ну, понятно, сиськи отросли!
Сука!
Хантер-то чел знаменитый у нас. Учился на два года старше – уже закончил, значит. Прозвали его так после поножовы одной. Погасил он в драке одного мутного из тех, что малолеткам дурь толкают. Насовсем погасил, насмерть, то есть. Условный получил. Тогда фильм как раз вышел «Хантер Киллер». Никто ещё не смотрел – только афишу читали. Вот и приклеилось. Мол, говорим Хантер, подразумеваем Киллер. В него тогда все влюбились хором. Я-то нет. Ходила как в обмороке после папиной смерти. Очень по нему скучала. И сейчас скучаю, но тогда просто до изнеможения – сил ни на что больше не оставалось.
А тут, значит, Хантер сам подошёл:
– Привет, – говорит, – я – Борис.
– Шутишь, Хантер! Кто ж тебя не знает? Ты – звезда.
– Постой! – Он прямо позеленел. – Ты же не из этих, кто по тому упырю убивался, что я угандошил! Твой же батя гниль эту сам давил.
– А ты моего отца откуда знал, Хантер?
– Знал… Вообще-то мне это погоняло не очень. Он посмотрел исподлобья, и я почувствовала себя старше.
– Эт поздняк уже: нравится-не нравится. Ты теперь Хантер