Вот бывает же, видишь человека и понимаешь – он твой. Так вот, Он – мой человек. Я сразу это понял, едва увидел Его. Нам было лет по десять – одиннадцать, когда Он с родителями переехали в наш дом. Я спускался со своего четвертого этажа на улицу, во двор, чтобы погонять с местными мальчишками в футбол. На пролете между четвертым и третьим этажами я остановился и прислушался. Невнятные голоса, новый запах. Нет, неверно, запах новых соседей, вот как. Все соседи пахнут по-разному, есть вонючие, а есть вкусные соседи. С этими я еще не определился, но аромат мне нравился, сладкая пудра. Наверное, Его мать пользовалась той же косметикой, что и моя, хотя, может быть, все женщины пользуются одной и той же косметикой, откуда мне знать? Никогда данным вопросом не интересовался.
Я решительно спустился на несколько ступенек вниз, мне было чертовски любопытно. Вся площадка третьего этажа заставлена мебелью, коробками, три больших чемодана. Рядом мужчина с усами, могущественные, надо заметить, усы. Если бы я на тот момент был двумя-тремя годами помладше, то, клянусь, решил бы, что наш новый сосед – Якубович, а в чемоданах и коробках – подарки участников игры. И женщина, очень миловидная, ее черты лица мне сразу же приглянулись. От нее исходило какое-то тепло, в этот миг я представил, как безумцем несусь к ней навстречу и падаю в ее объятия. Очень неловко и стыдно, но, даже видя эту женщину впервые и абсолютно ее не зная, я готов был представить ее в роли своей матери. Она стояла в дверном проеме и тихонько что-то приговаривала; было не разобрать, но по тому, как шевелились ее алые, не накрашенные помадой губы, я прочитал: «Давай, ну же, входи!» Опустив взгляд вниз, я увидел рыжего котенка. Тогда картинка для меня полностью сложилась. Переезд, кот, новая жизнь, новые надежды. Однако мне, десятилетке, стало грустно. Возможно, я уже тогда понимал, что ни новое жилье, ни дурацкие приметы «на удачу» не сделают счастливым. Больше, я разочаровался. Этот дурацкий рыжий кот все испортил, еще одни ненормальные соседи, каких и без них полным-полно в этом доме.
Я сделал еще пару шагов вниз по лестнице, и, наконец, они меня заметили: одновременно подняли головы и отступили назад, освобождая проход. И вот тогда я увидел Его. Такой же десятилетка, как и я, любопытный, задравши нос, пытается уловить запах новичка, подобно хитрому лису, чующему первые нотки грядущей весны. Я замер, не решаясь двинуться вперед, лишь сумев выдавить из себя: здрасьте. «Здравствуй!» – кивнули Его родители, а Он осторожно приподнял правую руку и помахал мне. На лице отразилась робкая, но дружелюбная улыбка. Его волосы, вот что я отметил сразу же, такой пышный волнистый пучок, слегка касающийся тонких плеч; они придавали Ему вид некой загадочности и недосягаемости. В нашем дворе мальчики с такими прическами не ходят, это же надо быть смельчаком, чтобы отпустить волосы чуть ли не до плеч. Во дворе мы все как один – «парикмахер дядя Толик, подстриги меня под нолик», либо острый и несговорчивый «ежик», либо неуместно торчащая челка из-под «ежика»: так ходим мы, так ходят наши отцы и так ходили наши деды. Поговаривали, что наши сыновья будут ходить точно так же, но в десять лет я мало об этом задумывался. В эту минуту я думал о двух вещах: через сколько дней Его побьют за пидорскую прическу и что мне необходимо сделать, чтобы стать Его единственным другом. Я даже поразмыслил, не побить ли мне Его первым? Уж что-что, а драться я умею, это каждый во дворе знает.
– Как тебя зовут? – женщина обращалась ко мне.
Я, неуверенно:
– Марик.
– Марик? – типично женская улыбка умиления тронула ее губы.
– Марк.
– А это наш сын, – она назвала Его имя, – вот здорово, может, вы подружитесь? А, Марк? Как думаешь?
Я растерянно пожал плечами. Мол, не знаю, не знаю, все в этом мире так неустойчиво и неопределенно, хотя на самом деле умирал от желания схватить за руку ее сына и утащить во двор, поставить на ворота и отработать на Нем свои фирменные удары. Мимолетно я глянул на Его ноги, спичками растущие под шортами цвета хаки. Тощие, наверняка слабые. Точно вратарем будет.
– Может быть, –