Кладбище желаний, пристанище надежд
Лишний
Севера
Летом 1994 года, недалеко от Норильска, в захудалом посёлке при разгрузке угля из вагона было найдено тело изуродованного мужчины. К удивлению очевидцев, человек ещё был жив. Прибывший на происшествие вместе с участковым фельдшер обнаружил нитевидный пульс и реакцию зрачков на свет. Было решено срочно доставить человека в больницу, оказать медицинскую помощь и установить личность. Но в силу нехватки бензина и безалаберности участкового, мужчину поместили в местный фельдшерский пункт, где он и пробыл следующих два месяца. Добрая женщина, санитарка Глаша, ухаживала за ним, промывала раны, переодевала, как могла кормила. Фельдшер с участковым решили подождать, казавшегося тогда очевидным, факта смерти неопознанного тела, похоронить и списать всё по-тихому. Они уже так пару раз делали с трупами бомжей, которых забрасывала нелёгкая на полустанок товарняками. Времена были совсем голодные, да и вообще, не до того было чтобы со всякими отбросами общества возиться. Но мужчина выжил, и со временем начал подавать признаки жизни посредством слабых стонов и непроизвольных движений руками. Поскольку он был единственным стационарным больным в фельдшерском пункте, санитарка Глаша ухаживала за ним с сочувствием и материнской заботой. Недавно она потеряла сына, сгорел от пьянства, и поэтому направила всю свою материнскую любовь на выхаживание неизвестного. На вид мужчине было не больше пятидесяти. Когда его нашли, он был абсолютно голым, среднего роста, средней комплекции. Естественно, никаких документов или вещей, указывающих на его принадлежность к какой-либо местности или адресу, у него не было. Всё тело было посечено мелкими ранами, лицо изрезанно чем-то острым. Но, крупных ранений почти не было. Человек был истощён, и не ясно было, сколько времени он пролежал в вагоне вперемешку с углём, представляя из себя ком грязи, крови и плоти.
Наступила осень. Стало холодать. Ради одного пациента топить фельдшерский пункт никто не собирался. Потому приняли решение перевезти пациента в посёлок побольше и сдать в психиатрическую лечебницу, а попросту говоря, в районную дурку. Это было жуткое место. Оно представляло из себя заведение закрытого типа из десяти бараков и админкорпуса. Два десятка санитаров, десять санитарок и пять врачей занимались, так называемым, лечением пациентов. Пациентами же были всех мастей алкоголики, наркоманы, уклонисты от армии, бездомные старики (в районе не было дома престарелых), и потерявшие рассудок граждане, которых в данном заведении было явное меньшинство. Верховодил дуркой главврач – здоровый, толстый боров по имени Николай Иванович Брум. В народе просто Коля Тайга. Такое прозвище он получил за крутой нрав, жестокость и тёмные делишки, которые он проворачивал в районе. Наш больной, к моменту переезда, немного оклемался. Начал сам вставать на ноги, ходить в туалет и есть. Но память к нему напрочь отказывалась возвращаться.
– Ну, и нахрена он мне такой здесь нужен? Без имени, без фамилии, без роду, без племени – возмущался Брум.
– Как я его оформлю, да и коек свободных у меня нет – басил он в сторону сопровождающего больного фельдшера.
– Коль, ну будь другом, забери. Мы его нигде не светили. А он оклемался помаленьку. Да и имя у него есть, откликается на Митроху – оправдываясь, неуверенным голосом, просил фельдшер.
– Делай с ним что хочешь, а я в долгу не останусь – добавил он, и попятился к выходу, оставляя сидящего на кушетке в старенькой телогрейке и валенках, опустившего голову мужчину.
Через пару часов Митроха, побритый наголо, вымытый и обработанный от вшей и клопов, переодетый в старую, не по размеру, коричневую пижаму, но в своих валенках и телогрейке, шагнул на порог одного из бараков дурки. Это был барак номер три. Самый конченый из бараков. Здесь находились все по диагнозу кого было сложно определиться. Короче, всякий сброд, по какой-то причине оказавшийся в этом заведении. С порога Митроха был избит какими-то отморозками. Валенки у него забрали, заменив их на драные тапочки, явно не его размера.
Койка, на которую его определили, стояла у окна.