«Брут»

Римское право впишется в наши гены,

Ляжет крикливой латиницей на плакат.

Брут, занеся кинжал, возвестит перемены,

И Брутом неплохо быть, если отменят ад.

Рим разрастется дальше границ окраин:

Дольше эпох и мифов, которые переврут.

Каждый солдат, в общем, отчасти Каин,

Каждый повстанец, в целом, немного Брут.

Миру плевать, Риму плевать, все просто:

Им пережить тебя и любых богов.

Рядом сидят Марк Юний и тот апостол,

Который к таким революциям не готов.

«Цензура»

Мне говорили: «Не смотри», —

Когда мы проходили мимо

Аварий, трупов, маргиналов.

Не смотри, говорят,

На фотохроники Освенцима,

На то, как раздеваются, целуясь,

Люди на экране телевизора.

Не смотри на отца,

Он сегодня выпил больше обычного.

Не смотри на логотипы и лозунги

Радикалов с перекошенными лицами и ценностями.

Не смотри на бездомных, что обезумев,

Сидят без нижнего белья в центральном парке.

Не смотри на ласкающих друг друга мужчин.

(Зачем им поцелуи, если они

Никогда не произведут на свет

Общее дитя?).

Отвернись от смерти,

Отвернись от уродства,

Отвернись от страсти.

Не смотри на все, что может

Сделать тебя старше,

А когда ты все-таки повзрослеешь,

Пусть тебе станет за себя стыдно.

«Здравствуй, вдова! Я – безвестный гонец и калека…»

Здравствуй, вдова! Я – безвестный гонец и калека,

Что венчает отеческим шлемом невозмужавших сирот.

Плач Андромахи и его архаичное эхо

Гуляет по миру от Скейских до наших ворот.

Не смотри на меня, этот мир для солдат и поэтов,

Он родился от Слова и угаснет в Последней войне.

Эта истина нам предстает износившимся кредо

И потом вырывается надрывною речью извне.

Наше сизифово бремя – рожать или строить —

Через столетие рухнут или умрут.

Что нам теперь, не беречь свою милую Трою,

И не нести на алтарь ее свой бесполезный труд?

Даже у жадной разрухи есть неизбежная мера.