Вместо предисловия

Я всегда был персоной нон грата. И в первую очередь для тех, для кого переживание административного восторга приобрело характер клинического недуга. Кто они, эти люди? Это хорошо понимал писатель Достоевский. В своих «Дневниках» он писал о тех, кто, получив даже самую малую толику власти, вдруг ощутил ни с чем несравнимую сладость этой самой власти над другими, пусть даже над самыми малыми и сирыми. С младых моих ногтей они на каком-то органическом уровне распознавали во мне чужака. И не то чтобы я претендовал отщипнуть хоть клочок от того, что отныне составляло для них вожделенную радость бытия; напротив, я, сколько себя помню, всегда бежал и сторонился власти в любой её форме и проявлении – чьей-то надо мной или моей над кем-то, не существующих порознь. Скорее всего, откровенно её не любя, я её не желал и никак не ценил. Не ценил то, что было для них «измлада и труд, и мука, и отрада». Такое не прощают! Судите сами: меня переводили как неисправимого из одного детского сада в другой и устраивали самосуд; меня изгоняли решением директора из пионерского лагеря; меня исключали, недоисключив, из школы по окончании восьмого класса; меня «изгонял» из деревенской школы, где меня успели полюбить мои пятиклассники, директор этой самой школы; запрет на работу учителем в хабаровских школах, при остром дефиците учителей, был наложен на меня в период «царствования» лично одним из начальников КрайОНО; меня хотел уволить из рабочих начальник строительного управления за излишне эмоциональную публичную оценку его руководства, но уволить тогда гегемона было не так просто; не имея возможности уволить со службы в в/ч 02008, дважды отправлял меня на гауптвахту и придержал до дембеля присвоение очередного звания командир этой части; меня уволил директор профтехучилища с самой непрестижной должности воспитателя общежития, где я уже добился кое-какого успеха; я ушёл сам с поста завуча СПТУ, не дожидаясь, пока меня отстранят от должности проверяющие, пережившие что-то близкое к аффекту, когда я отказался сотрудничать с ними против моих коллег – учителей; я был уволен переводом из ДЗУМКа (методотдел по техникумам) по окончании испытательного срока из соображений «неблагонадёжности», хотя мой месячный отчёт о проделанной работе был признан лучшим; меня уволила директриса краевого института усовершенствования учителей, несмотря на протесты и делегации этих самых учителей; наконец, отмены моей кандидатской защиты требовал бывший директор музея атеизма, а тогда – инспектор ВАКа при министерстве образования и член диссертационного совета при СГПУ им. Герцена. В своём университете, где работаю уже 30 лет, от заведования кафедрой отказался сам. С началом 90-х накал «изгнаний», казалось бы, сошёл на нет. Был моложе, думал – навсегда. А вот вступил, как сформулировали добрые чиновники, в возраст дожития, и опять сомневаюсь. Наверное, возрастное.

Да, я всегда был персоной нон грата. В этом есть правда, но не вся. За свою уже немалую жизнь я сумел найти друзей. Они всегда где-то рядом. Среди них есть даже однокашники (может, правильнее было бы – одногоршечники или одногоршковцы) по детскому саду. И по школьной парте (самые-самые), и по студенческой скамье, и – дальше, дальше, дальше… Мой научный руководитель из тех далёких 90-х, известный питерский профессор-искусствовед М. Ю. Герман, как-то по случаю, характеризуя меня, обронил: «гений общения». Я не стал с ним спорить. Правда, я не стал спорить и тогда, когда в некотором замешательстве один знакомый режиссёр-документалист из Владивостока вдруг произнёс: «В тебе есть какое-то отрицательное обаяние». Что, согласитесь, тоже неплохо. А семья? А сёстры, племянники и внуки? А сын? А внучка, что одна перетянет любую чашу весов? Их, как видите, немало. И я их всех люблю. И они мне отвечают тем же. Для них я всё-таки персона грата.

Или я ошибаюсь?

Часть 1

За наше счастливое детство…

Я иногда разглядываю фотографии из своего раннего детства. Их немного. Вот на карточке мои молодые родители: отец в редко надеваемом, с широкими плечами по моде 50-х, костюме, с тщательно зачёсанными набок, на