Самозванец и гибельный младенец

Станислав Казимирович Росовецкий

Это – историческое фэнтези, второй роман трилогии о Смутном времени, своеобразно соединяющей точность исторических описаний и воссоздания исторических событий с причудливыми образами русской нечисти. Главный герой – воспитанный Лешим сын мстителя Сопуна из первого романа трилогии, «Самозванец. Кровавая месть» (2011), вызвавшего интерес читателей. Неопытный в мире людей, юный Бессонко оказывается в самой гуще кровавой неразберихи вокруг первого Самозванца и его внебрачного сына. Для всех любителей исторического жанра, оригинальных неизбитых сюжетов, отечественной мифологии и ироничного повествования.

САМОЗВАНЕЦ И ГИБЕЛЬНЫЙ МЛАДЕНЕЦ

Второй роман трилогии о Смутном времени

Пролог

Проселок, проходящий Черным лесом к Бакаеву шляху, невдалеке от русского города Путивля. Тринадцатое лето с рождения Бессонка, а с Рождества Иисуса Христа 1605-е. Весна

Быстро и сторожко шагал Бессонко заросшим густою травой проселком. Берегся же он, потому что вел проселок из родного ему Черного леса через пройденное уже отечественное пепелище к людям, а людей, как не уставали предупреждать паренька названный отец его Леший и подруга настоящего покойного отца, русалка тетя Зеленка, следовало опасаться куда больше, чем, скажем, незнакомых медведей или волков.

Замер вдруг Бессонко – в нос ударила ему резкая, отвратительная вонь. Он потянул носом, и хоть оба запаха, смрад составлявшие совокупно, ему ранее не встречались, догадался, что один принадлежит падали, а второй – людям- мертвецам. Запахи струились волнами из-за поворота дороги. Бессонко высунул из-за куста голову, потом, крадучись, вышел на небольшую поляну. Тут и увидел он удивительное украшение, человеческими руками сотворенное для могучего красавца дуба. На двух мощных ветвях висела череда человеческих скелетов, покрытых серыми обрывками рубах и клочьями не содранного еще стервятниками гнилого мяса, а под ними валялся почти полностью обглоданный остов большого, с оленя, животного.

Приблизился Бессонко – и с трупов нехотя, каркая, слетело несколько воронов, а один, самый большой, остался на черепе крайнего слева скелета и только распустил свои черно-синие, с зеленоватым отливом, крылья, словно прикрывал от человека свою добычу. Болтовня молодых воронов не была подростку любопытна, а матерый спросил: «Забр-р-рать нор-р-ровишь?». «Да завтр-р-акайте, – прокаркал в ответ паренек, – не тр-р-рону». «Хр-р-рен тут позавтр-р-ракаешь, – пожаловался ворон. – Р-р-разве вот р-р-ребяток пор-р-развлечь».

Старый ворон сложил свои крылья, а Бессонко, жесточайшее желание испытывая заткнуть ноздри, присмотрелся. Останки животного под дубом сохранили темно-коричневый хвост метелкой и такие же длинные волосы на вытянутом черепе. Следственно, не корова то была, а лошадь – едва ли не первая лошадь, увиденная юным лесным жителем. Ну, и Велес с нею. Что ж до человеческих скелетов, то Бессонко сразу догадался, кому они принадлежат. Кому же еще, как не иноземцам, спалившим родной хутор паренька и замучившим его родичей? Плюнул он, целясь в ближайший череп, и с омерзением принялся рассматривать трупы преступников, справедливо не удостоенных принятого у людей погребения. Первым делом пересчитал. Девять оказалось скелетов, и все они висели на гибких длинных корнях, однако рядом колебалась на ветру еще и десятая петля, пустая. Один мертвец, стало быть, некогда сбежал. Бессонко оглянулся в тревоге, но тут же вспомнил, что ему рассказывал названый отец: шустрый тот иноземец обратился в упыря, принялся высасывать кровь из своих же товарищей, и его в ночь перед последней битвой сумели обезвредить и сжечь мстители – оживший мертвец дедушка Серьга и отец Бессона, Сопун.

Приметил Бессонко, что все супостаты были повешены уже мертвыми – и большинство, когда война уже закончилась. Он хорошо помнил, как Лесной хозяин отправил Медведя, чтобы навел, наконец, порядок в лесу. Вот тогда старательный зверь и стащил к дубу, на котором уже висели несколько супостатов, всех остальных, тогда и украсил дерево жутким ожерельем. Даже дохлую лошадь притащил; хорошо, ее