Майское солнце стояло в зените, когда мы закончили оформление в отделе кадров флота. Я получил должность рулевого на пароход «Норильчанин» морского неограниченного класса. Мой однокурсник Владимир Звёздочкин стал на нём матросом. Мы на шесть месяцев практики, как мне казалось, распрощаемся с городом на Неве.

Я уже разузнал всё о морском буксире от курсантов, побывавшим в прошлом году на нём. Он был зарегистрирован, как спасатель морских судов, терпящих бедствие в Балтийском море. Чтобы не проедать напрасно бюджет пароходства, занимался, когда спасать было некого, буксировкой морских лихтеров за рубеж. Но всегда был готов оставить буксируемый объект в ближайшем порту или на рейде любого укрытия, чтобы по сигналу бедствия броситься на помощь судам, подавшим в эфир мольбу о спасении.

Я, Александр Ершов, как и мой товарищ по практике, учились на третьем курсе мореходного училища на отделении «Морское судовождение». И это была наша третья учебная практика.

Конечно, я мечтал о современных теплоходах с новейшим навигационным оборудованием. Поэтому не особенно был воодушевлён, что попал на старый пароход. Эти суда изживали себя, и их осталось на плаву не так уж и много. Но изменить что-нибудь было невозможно, поэтому закинул на плечо небольшой рюкзак с нехитрыми вещичками и вместе с Владимиром направился в ленинградский морской порт, где на одном из пирсов стоял наш «красавец».

Владимир был не только однокурсником, но и земляком. Он родился и вырос в районном тверском посёлке Пено. Я жил в двадцати километрах от него, но подружиться мы не смогли. Земляк Звёздочкин был в моём понятии какой-то мутный парень, сам себе на уме, он не шёл на контакт с однокурсниками, предпочитал стоять в стороне и наблюдать за ними.

Я не знал, что ждать от этого мрачного парня, поэтому не откровенничал с ним тоже. Просто мы стали по воле судьбы коллегами по службе на пароходе «Норильчанин».

Когда я увидел своё судно издали, то оценил его морскую солидность настолько, что полюбил его. Перед нами стоял у пирса большой буксир с осадкой в четыре метра, острым высоким форштевнем и просторным баком с паровым брашпилем. Рубка презентабельно раскинулась на всю ширину парохода и имела впереди наружный мостик. С него удобно было наблюдать за морем.

Высокая чёрная труба с красной полосой и золотыми серпом и молотом на ней лениво дымила на стоянке.

Нижняя деревянная палуба была закрыта шкафутом с большими зарешёченными клюзами у палубы для беспрепятственного схода за борт воды от штормовых волн, и лишь кормовая часть, то есть ют по-морскому, открыт круглогодично солнцу и всем ветрам.

Хиленький вахтенный матрос Кирилл скучал на пирсе возле трапа. Он провёл нас к старпому Евгению Петровичу.

Старший помощник капитана, чиф – по-морскому, пожал нам руки, поздравил с назначением и забрал паспорта моряков. Затем моложавый мужчина вызвал по-деревенски кряжистого боцмана с влажными оттопыренными губами и маленькими серыми глазками-буравчиками, приказал разместить практикантов в каюте и ознакомить с правилами службы на судне.

Наша каюта оказалась на самой нижней палубе и была просторным помещением с одним круглым иллюминатором. Две кровати с рундуками под ними для вещей разделял довольно большой стол. В каюте стоял двухстворчатый шкаф, была даже умывальная раковина с зеркалом над ней. И завершал интерьер специальная полочка с закрепленными на ней на случай шторма графином и двумя гранеными хрущёвскими стаканами.

На этой же палубе, где и мы, размещался весь рядовой состав: рулевые, матросы, кочегары-мотористы, боцман, кок и буфетчица. Ниже было лишь машинное отделение, кочегарка и румпельная (машина управления рулём).

Сорокапятилетний капитан Владимир Иванович Иудин в форменном костюме с нагрудным знаком «Капитан дальнего плавания», в белой рубашке с чёрным галстуком и форсистой фуражке с большим крабом встретил нас душевно. Он пожал нам руки и пожелал счастливой практики.

Тридцатипятилетняя повар, невысокая мягкая женщина по имени Валентина, как говорится, была дама в самом соку, походила в моих глазах на большой букет свежей сирени. Она мило улыбнулась мне и