Вне протяжения

Сергей Евгеньевич Криворотов

Время и место действия романа приходятся на середину 80-х годов двадцатого века – Москва, Ленинград, Таллин, Крым. Врач Станислав Веткин с коллегами не вполне удачно реанимируют Бориса Н., нейроны мозга погибли. Экспериментальная терапия возвращает больному сознание, но оно оказывается на младенческом уровне. Недовольная жена пациента обращается в прокуратуру. Обращение главного героя реаниматолога Станислава к алкоголю осложняет ситуацию и волей случая он становится показательной жертвой развернувшейся кампании за трезвость, спасает только вмешательство некогда спасённого им партийного функционера. Как развернется судьба Станислава и повлияют события на его, казалось бы, рушащуюся жизнь? Для всех интересующихся не только проблемами нейропсихологии, медицины и жизни медработников, но и реальной атмосферой первых лет перестройки в СССР.

«Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило Лицо».

Велимир Хлебников.

1.«Жизни счёт начнётся с этой ночи»

– Всё! – устало выдохнул Зиновий и отключил блок энцефалографа. Возражений не было. Односложное «Всё!» ни для кого из присутствующих не требовало дополнительных пояснений.

Четыре пары глаз не отрывались от едва дрогнувшего напоследок теплового пера энцефалографа с фатальным упорством чертившего одну прямую линию. Ритмично мигала зелёная лампочка кардиомонитора, вязкую тишину ремзала зала пробивали только монотонные всхлипы-вздохи и звонко-металлические хлопки клапанов аппарата искусственной вентиляции лёгких.

Станислав Веткин поймал вопросительный взгляд медсестры Аллочки, состроил кислую гримасу, сопроводив удручённым пожатием плеч: впустую старались, как видишь… Он снова посмотрел на пятого в помещении, распластанного перед ними, запоздало озвучил одними губами:

– Шабаш!..

На функциональной кровати мужчина средних лет с присосавшимися змейками проводов больше не подавал признаков жизни. Глаза закрыты, лицо без единой кровинки, словно гипсовая маска, отражение иного мира. Грудь обманчиво размеренно вздымалась, но то лишь механизм дышал за больного через вставленную в рот пластиковую трубку интубации. Только само сердце газло всему работало чётко, как ему и положено по жизни, заставляя световой зайчик на экране прыгать через невидимый барьер смерти.

Персонал возле койки, два реаниматора, анестезиолог и медсестра уже не воспринимали его живым человеком. Клетки коры мозга пациента необратимо погибли, и перед ними находился уже некий биологический субстрат, телесная оболочка, лишённая наполнявшей её совсем недавно личности, что на языке реаниматоров называется просто «аппаратом сердце-лёгкие».

– Что ж, случай как раз подходящий … – внезапно озвучил Зиновий Александрович и без него засевшее в голове Стаса.

Заведующий отделением, точнее исполняющий его обязанности, снял марлевую маску, вытер пот со лба под накрахмаленной шапочкой и демократично предложил, уверенный наперёд в общем ответе:

– Так что? Звоним? Все согласны?

«Ну, Зина-Зинуля, зачем спрашивать? И так всё ясно! Зачем время терять?» – ничего не произнося вслух, поморщился Станислав.

Из института экспериментальной реаниматологии просили о каждом подобном факте сообщать в любое время суток. После почти часовой борьбы за жизнь тело удалось завести, заставить биться сердце, дышать лёгкие, но клетки мозга успели безнадёжно погибнуть – произошла декортикация, никаких шансов на возвращение к прежней жизни. В обиходе о подобных пациентах говорят: «овощ», «растение».

Зиновий вернулся через несколько минут.

– Сейчас подъедет Павловский из Центра регенерации, аппарат не отключать. Аллочка, как давление?

Сестра прижала к локтевому сгибу безразличного ко всему больного пьезоэлемент, накачала манжетку и бодро сообщила высветившиеся цифры:

– Сто двадцать на семьдесят.

– Так. Можно передохнуть, только установи на сатурацию кислорода и давление через каждые пятнадцать минут. Софья Андреевна, сообразите, пожалуйста, чайку.

Женщина-анестезиолог привычно кивнула и бесшумно удалилась из реанимационной. Кто же лучше её сможет сейчас это сделать?

– Зиновий Александрович, та