Небываемое бывает. Трилогия
Владимир Опёнок
Давным-давно кем-то сказано: русским нужен мир, и желательно, весь…
Владимир Опёнок
Небываемое бывает. Трилогия
Однажды в России
Загадочный мир иллюзий пленил. Стирая зыбкую грань реальности и видений, он дарил сны, которые я принимал за действительность. Причина – состояние моего здоровье. Врач, да будет земля ему пухом, нацарапал рецепт: скорейшую операцию и терапию. Перспектива озадачила, и я промямлил, мол, от судьбы, не уйти. Он буркнул, мне повезло, что болезнь не умножила на ноль. Я оценил шутку, но всё казалось розыгрышем.
Знать бы заранее, что стану учебным пособием, я возможно передумал бы. Но служить живым анатомическим чучелом оказалось забавно. Меня показывали студентам, а я наблюдал за ними. Правда, продолжалось это недолго. Как-то, отвезли в комнату, куда никого из посторонних не впускали.
Операция прошла успешно. Очнувшись в реанимации, я осмотрел палату и поприветствовал её обитателей. Возле окон промолчали. Там лежали с переломанными челюстями, и в ответ лишь кивнули, указывая на что-то скрючившееся в углу. Я повернулся и отдельно поприветствовал этот грузный свёрток. Тот, свернувшись калачиком, по всей видимости, спал. Позже выяснилось, ночью он умер и его уволокли санитары. Так я познакомился с этой обителью отчаяния.
Лениво потянулись дни. Меня навещали. С удивлением обнаружил, как испытываю противоречивые чувства: благодарность за оказанное внимание и недовольство жалостью, скользящей в каждом взоре. Мне казалось, все считают непременным долгом заживо меня похоронить. Посещения начинались с самого утра и напоминали траурный ритуал. Поначалу я с иронией отнёсся к происходящему, правда, вскоре её сменило раздражение.
Прежде чем попасть в палату, нужно было пройти под окнами. Минуя окна, посетители улыбались, насвистывали, являя бодрый образчик жизнерадостности. Но по мере приближения к входу настроение улетучивалось. Складывалось впечатление, будто за входной дверью притаилось нечто, увидав которое, все мгновенно менялись в лице. Со своего места я не видел, что именно служило причиной перемены, однако, проходя внутрь лица обретали одинаковые, скорбные выражения.
Следующее за этим действо вызывало негодование, переходящее в бешенство. Я раздражался от взглядов, полных сочувствия, ободряющих похлопываний и неискренности, ставшей повинностью. Не покидало ощущение, будто присутствую на собственных похоронах, слушая надгробные речи. Для полноты картины не хватало могилы да оркестра, исполняющего траурный марш.
Не знал, что жалость так беспощадна! Незаметно подкравшись, она жалит словно змея и её смертоносный укус парализует волю. Страх сковывает движения, тело покрывается испариной, а взмокшая от пота рубашка словно невыносимо влажные путы. Распрощавшись, я срывал с тела липкую ткань, тщетно пытаясь ледяной водой смыть унизительное клеймо. Бушевавшие во мне эмоции могли сжечь всё живое. Сочувствие приятелей рождало ненависть, тихо выжигавшую мою душу. Отчаяние овладело мной. Оно надолго выбило из колеи. В сопровождении тягостных мыслей я покинул больницу.
Жажда
Из больницы направился домой. Проезжая по цветущему городу, любовался тенистыми аллеями. В их недрах били хрустальные фонтаны. Буйная растительность скрывала бульвар, по которому прогуливались влюблённые.
Подъехав к дому, я оставил машину у подъезда и долго вглядывался в его беззубый оскал, готовый меня поглотить. Во дворе всё было по-прежнему. Старушки, сидя на лавочках, обсуждали последние сплетни. Детский щебет разносился повсюду. Воздух, пропитанный ароматом весны, звенел птичьими голосами. Мне не хотелось входить в подъезд, его темнота настораживала. Переминаясь с ноги на ногу, я всё же шагнул в пустоту. Она встретила сыростью и прохладой и ударив в нос чем-то затхлым, мягко навалилась. К горлу подступила тошнота и я рванул вверх, словно спасаясь от погони.
Взлетев по ступенькам, с облегчением захлопнул за собой дверь. От слабости дрожали колени. Тяжело дыша, я изучал обстановку. Вещи как будто находились на своих местах, но что-то, чего я не мог понять, изменилось. Пытаясь припомнить