Назад к книге «Поступь Судьбы» [Софья Сергеевна Маркелова]

Поступь Судьбы

Софья Сергеевна Маркелова

Слова рождаются в человеческих умах для того, чтобы проникнуть в чужие души. Они попадают в распахнутые сердца через книжные страницы и песенные мелодии, а после растворяются в сознании, заполняя собой пустоту. И это ли не лекарство от всех проблем?

Без сна

Нет. Спать я не могу сегодня и всегда.

Обуревает грудь внезапная тоска,

Или волненье вдруг зажмет меня в тиски,

Иль боль ушедшая врезается в виски.

Рассвет не мил, закат мне не несет ответ,

Луна роняет на лицо холодный свет,

Метель безжизненно поет чудную песнь,

И в мрачности ее нельзя тепла прочесть.

Вороны крик затих, лишь слышен волчий вой,

Вдали колокола поют за упокой.

Сегодня – эта ночь, а завтра – божий день,

Поверьте, только свет для нас дарует тень.

Вороны возмездия

Поедают мое тело вороны,

Черной стаей кружат в небесах.

Я был волен идти на все стороны,

Избежать мог как боль, так и страх,

Но ступил я на путь, предназначенный

Для другого совсем бедняка,

И, неистовым гневом охваченный,

Сам Господь мне грозил свысока.

Не страшила меня кара божия,

Я по-своему сделать хотел,

Потому лез все время из кожи я,

Лишь бы всем доказать, как я смел!

И, противясь судьбе своей траурной,

Не желая ее принимать,

Я воздвиг себе храм белый мраморный,

Дабы чище архангелов стать!

И взрастил я сады гесперидовы,

Слаще яблок нигде не сыскать!

Даже армии мертвых аидовы

Будут меньше, чем вся моя рать!

Но забыл я, забыл, что в отчаянье

Перешел свою тонкую грань.

На чужой путь ступил без раскаянья,

И отторгнул я божию длань.

И пронзило меня мое воинство!

Вверх на копьях своих подняло,

Яблок вкус ядовитый достоинство

Мое в щепки собой разнесло.

И склоненные ветви окутали

Белый мраморный храм без дверей,

Чтоб я был похоронен минутами,

Чтоб мой рай стал гробницей моей.

Провожу свои дни обреченные

На руинах, где ветры поют,

И смотрю я, как угольно-черные

Меня вороны жадно клюют.

Золотые оковы

Не знаю, что сейчас во мне

Преобладает в большей мере:

То ли печаль, что в глубине

Свила гнездо в своей манере,

То ли тоска, что каждый миг

Тревожит замкнутые мысли,

А может, боли жгучий крик,

Взрывающийся бурей смысла.

Не знаю также я, кого

Мне обвинить в своих проблемах,

И как решить их. Без того

Зарыта голова в дилеммах.

Вспорхнуть с насиженной тропы,

Покинуть клетку, взвившись в горы,

Прекрасней в мире нет мечты!..

Но суждены лишь степь и долы.

Свобода – яркий огонек,

Тревожащий рассудки здравых,

Но дух ее от нас далек,

Нигде нет на нее управы.

Сковала золотом оков

Она нам руки и сознанье.

И только с помощью голов

Мы можем избежать закланья.

Лишь голова – закрытый люк,

Дверь между нами и другими,

Мы или вскинемся на стук

Иль притворимся неживыми.

Не каждый ринется стучать

В чужие помыслы и взгляды,

Лишь глупым хочется играть,

Ломать иных голов преграды.

А мудрецы, отринув все,

Оставив двери нараспашку,

Желают показать свое,

На теле разорвав рубашку.

И вот что странно, всякий сброд,

Забросив злое любопытство,

Не лезет к людоеду в рот,

А лишь зовет его бесстыдством.

Страшна не крепости стена,

Не неприступность к дикой силе,

Страшна немая пелена,

Что обитает лишь в могиле.

Пугает эта тишина,

Самозабвенность гулких мыслей,

Хотя она нам не страшна,

Нет в мире зверя бескорыстней.

Постигший музыку веков,

Мелодию пустынных звуков,

Избавлен от златых оков,

Что на запястьях лишь у трупов.

Иуда Искариот

Иуда прослыл подлецом и лжецом,

Он предал Христа, что был послан Отцом.

Но мир не узнал, как двояко лицо

Того, кто замкнулся в себя как в кольцо,

Того, кто себя пожирал будто змей, –

Уроборос вечный – он тень меж теней.

Предательства горького дым разъедал

Грудь грешника бедного, сердце сжимал

В когтях своих траурных, силясь сломить

Дух верного сына, в Ад душу спустить.

И, самопожрав себя совестью злой,

Иуда осине отдался с тоской.

Но тридцать серебряных звонких монет,

Что символ предательства много уж лет,

Являли не алчность и жажду нажив,

Они показали, как мир земной лжив:

Священники бросили деньги как кость

Собаке-Иуде, родив в нем лишь злость.

И,