Назад к книге «Окрестные холмы. Серия «Рандеву». Книга вторая» [Юрий Дмитриевич Бердников]

ОСТРОВ

Возвращение

Осмыслить и понять…

И заново поверить.

Сомненьям подвести решительно черту.

Минувшего забыть утраты и потери —

как ставни распахнуть,

проснувшись поутру!

И с чистою душой,

и с ясной головою,

перехватив твой взгляд,

как тайны важный знак,

я улыбнусь:

что было там с тобою,

что здесь со мной —

другим ведь не узнать?

Зачем им знать? —

твои целуя руки,

твоё в смятенье и в слезах лицо,

я принимаю все размолвки и разлуки,

ни перед кем не выступив истцом.

Монетный двор

Пожар весны вступил в пору бессонниц.

Но город спал… Возвысив в небо шпиль,

собор смотрел – там в переулках сонных

ещё не видно было ни души.

Река катила величаво воды…

Беззвучно крылья подняли мосты.

Здесь тишина давно вошла под своды

и захватила крепости посты.

На площадях среди брусчатки мокрой

блестели лужи… Каменные львы

в домах, где с вечера закрыли окна,

завидовали сфинксам у Невы.

И вдруг волной многоголосий звонких,

курантами встревожив травертин,

ударилось с разбега в бронзу звонниц

внезапное беспамятство куртин.

И улеглось… И стихло… Всхлипы спали.

И крепость погрузилась в сон.

Лишь у Монетного,

как на часах, не спали —

копили медных переливов звон.

Берег

Обстоятельств сплетенья размыв,

не устроив со сплетнею торга,

мы остались с тобою на Вы —

упрекнешь ли в смущении гордом?

Мы в плену набежавшей волны —

корабли, утонувшие в прошлом,

и чужой мы не ищем вины —

только город в затишье тревожном.

Только горы замкнулись в себе,

чтобы ночью вдруг заревом вспыхнуть —

это вызов свободы судьбе,

если замысел высший постигнуть!

Что останется здесь под крылом,

на границе ревнивого века?

Этот берег ты вспомнишь потом,

в миг его рокового разбега.

Вспомнишь море, обрывы у скал

и ночные прогулки без срока —

день прощанья ещё не настал,

но уже промелькнула эпоха…

Эдем

В высоких ли травах летним дождём,

полынь на губах ощущая губами,

родство проверяем мы хрупким ребром,

как юная Ева —

призванье Адама!

Как солнца потоки —

горячая боль;

как щедрость —

твое обнажённое пламя!

И неба сияние – как ореол,

в котором вулканы курятся дымами…

«Где Гатчина, где Царское Село …»

Где Гатчина, где Царское Село —

в какой мечте они забыты мною?

Им лишь с тобой, наверно, повезло:

ведь с ними ты живешь одной судьбою.

Они тебе насмешливо не лгут,

когда ты в парк приходишь с разговором,

и там всегда находишь ты приют,

что служит для меня укором…

«Как холод вечных льдов…»

Как холод вечных льдов,

прозрачны и остры

твои слова, твой взгляд,

твои победы.

Я всё кладу тебе на алтари

и обо всём хочу тебе поведать.

Ты думаешь: вот новые миры!

А это за тобой шагают следом.

Перелистай с утра календари —

и, словно тучи, нависают беды.

Когда в ночи разложены костры

и кажется, что снова кто-то предал:

не Гефсиманский сад —

нас ждут монастыри…

Но есть ли у любви пределы?

«Прелестница, ты – славный вождь…»

Прелестница, ты – славный вождь

студенчества из дальнего анклава,

как в волны, окунёшься в дрожь

оваций и фантазий зала,

пускай в одном единственном лице,

ну если не считать присутствия в листве

трепещущих теней

под сводами задумчивых ветвей,

не замечать партер восторженных лугов,

амфитеатр взволнованных холмов,

балконы облаков и ложи дней,

про царскосельский сад забыть

и про лицей,

где образ милый ближе и светлей?

Ты здесь передо мной, а сердцем там…

А может быть, и сердцем здесь —

ещё ты не сказала,

и, может быть, напрасно надо мной

нависла тень разлуки и вокзала,

и зря противлюсь я твоим мечтам,

боюсь довериться твоим глазам,

сражающим внезапной красотой,

как утро раннее своею новизной?

И как, скажи, мне не припасть к губам,

как не прийти к прозрачным родникам,

не утонуть в пленительной волне,

как флагманский корабль

в твоей весне?

«Мне кажется, нам вместе суждено…»

Мне кажется, нам вместе суждено

увидеть новые и берега, и страны…

Мы думаем, возможно, об одн