Сбитый лётчик

Дмитрий Обской

Русский пилот, выполняя боевое задание попадает под действие неизвестного оружия, и попадает в средневековую Японию. Содержит нецензурную брань.

Боль! Сильная, нестерпимая боль! Боль – это хорошо, это значит, что я жив! Тут ко мне начало возвращаться сознание и воспоминания прошедших событий. Я, военный пилот, на своём истребителе пытался перехватить неопознанную цель и попал под воздействие неизвестного вида оружия.

Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в какой-то хижине на берегу моря. Что я нахожусь возле океана, я понял по звуку волн разбивающихся о прибрежные скалы. На полу была расстелена тростниковая циновка, на которой я и лежал накрытый шерстяным покрывалом.

При потере сознания сработал автоматический режим эвакуации, и меня отстрелила катапульта истребителя. Но ничего этого я уже не помнил.

Тут в хижину вошла девушка и улыбнулась. Я тоже улыбнулся, ей в ответ, не смотря на головную боль.

– Ты, хочешь есть? – спросила она.

– Я сильно хочу пить.

– Меня звать Йоко – ответила девушка. А как звать тебя?

– Кирилл – ответил я, продолжая осматривать комнату, и наконец, мои глаза нашли то, что я искал. В углу хижины висел авиационный спасательный пояс «АСП-74В», а рядом с ним и жилет НАЗ-И в котором находилась аптечка и пистолет Стечкина с 4-мя дополнительными обоймами, и несколькими гранатами Ф-1. В том же углу валялся и мой гермошлем.

– Сейчас я принесу попить.

– Постой. Подай мне мою куртку.

Девушка молча исполнила мою просьбу, и вышла за порог.

Я залез в карман жилетки, где лежала аптечка, и вынул шприц-ампулу с промедолом. Перетянув себе ремнём левую руку, я ввёл препарат себе в вену. Боль в голове и мышечные спазмы начали затухать прямо на глазах. Когда вернулась Йоко с кувшином воды, я уже был в забытье. Тогда Йоко смочила водой пересохшие губы пациента и протёрла его лицо влажным платком, который вынула из кармана моей куртки.

К вечеру я очнулся, и был уже в полном порядке, я уже чувствовал сильное чувство голода, что было хорошим знаком того, что я шёл на поправку.

Йоко сидела рядом на коленях, и при свете свечи вышивала бабочку на моём платке, зажав его в пяльцах.

– Как это мило! – подумал я.

Она не заметила, что я очнулся, и я мог украдкой хорошенько её разглядеть. В полумраке хижины, когда черты её лица и фигуры размывались, и воображение дорисовывало их до идеала, она казалась особенно красивой, если не прекрасной.

У неё были длинные чёрные волосы, собранные на макушке в хвост, в ушах были золотые серёжки с жемчугом, на шее жемчужные бусы, а косметики никакой не было. Но она в ней и не нуждалась, так как у неё от природы были алые губы, чёрные как уголь брови и длинные ресницы. Одета она была в шёлковое кимано белого цвета с вышитыми орхидеями.

– Йоко, – наконец спросил я, где мы находимся?

Йоко прекратила вышивать, повернула голову и посмотрела прямо мне в глаза. Половина её лица было освещено светом свечи, вторую сторону скрывала тень. От её взгляда у меня участилось сердцебиение и пересохло во рту. Я заволновался, как нашкодивший школьник. Мне захотелось исчезнуть и одновременно остаться.

– Мы в Японии, – спокойно ответила она, и продолжила вышивать.

– А откуда ты так хорошо говоришь по-русски?

– По-русски? – удивлённо переспросила она, не отвлекаясь от своего занятия. – Я не знаю такой язык, даже никогда не слышала.

– Да ты шутишь? Хочешь сказать, что не знаешь Россию, Путина?

– Нет, – тем же тоном ответила японка.

Вдруг, неожиданно я осознал, что она не шутит, что она говорит со мной на полном серьёзе. Мне стало ещё больше не по себе. Я присел на циновке и внимательно осмотрел убранство хижины уже другими глазами. Хижина была из бамбука, крыша была покрыта тростником, стёкл в оконном проёме не было, и ничего современного тоже.

– Так значит, я говорю на японском языке?

– Ну, разумеется.

– Да как вообще такое может произойти? – задал я сам себе вопрос. – Что это со мной случилось? Как я мог сюда попасть? Это не возможно! Как мой родной русский язык превратился в японский за какие-то мгновения?

Вопросы в моей голове сыпались один за одним не успев