Игра в оленей
Александра Геннадьевна Яковлева
«Игра в оленей» – история традиционной северной семьи, ведущей кочевой образ жизни. Женщины в ней ставят чум и шепчутся с огнём, а мужчины выходят на охоту и заботятся о стаде. В тундре жизнь человека зависит от оленя, а жизнь оленя зависит от воли богов. «Тундра дала – тундра взяла», – так говорят на Севере. Так было испокон веков. Но что случится, если старший сын попытается спасти увязшего в болоте оленя? Если младший нарушит правила взрослой игры? Если дочь пойдёт наперекор вековым традициям? Этнический колорит мифологизирует пространство рассказа, но в основе его лежит общечеловеческое, понятное каждому столкновение старого традиционного и нового, молодого мира. В этом новом мире все люди равны, как дети, играющие вместе, в нём никто никому не покорен.
Ранним летним утром стойбище оглашается треском оленьих копыт: это стадо идёт с ночного выпаса. Авкают телята, путаясь в ногах у своих матерей, храпят молодые рогачи, заливистым лаем подгоняет их лайка Изок.
Маленький Ноляко, выбравшись из чума, встречает стадо: «Ты то! Ты то!» Это значит «идут олени». Это значит и «доброе утро». Всякое утро в тундре доброе, если олени вернулись на стойбище.
Вслед за стадом идёт и Сойти. Ему девятнадцать. Для тундры – взрослый мужчина, хоть с виду почти мальчишка. Ноляко подбегает, ввинчивает лобастую голову ему в живот.
– Поиграем в оленей?
– Лучше сестру позови. – Сойти рассеянно треплет младшего брата по светлым, как у матери, волосам. – Я спать.
– А когда папа вернётся, поиграешь?
– Обязательно.
Отец уехал в посёлок семь дней назад, и семь ночей кряду Сойти провёл в тундре на выпасе. Пока отец в отлучке, сменщика ему нет. В последние годы волки слишком уж расплодились и осмелели – Сойти охранял стадо, не смыкая глаз. Иногда проваливался в забытьё, но тут же пробуждался и таращился по сторонам в поисках врагов. За эти дни Сойти очень устал.
Майма встречает старшего брата у чума. Взгляд серьёзный, даже грозный.
– Слово есть, – разговор начинает по-взрослому, но Сойти обрывает:
– Нет, сестра. Что бы ни сказала – не слышу.
– Слышишь! – упрямится. – Следующую ночь я пойду.
– Выдумала.
– Я разве слепая? Совсем подурнел, под глазами черно…
– Про мою красоту не думай, – смеётся Сойти, – думай про свою. Если подурнеешь ты, бабушка нас обоих съест.
Майма дует алую губку, а Сойти любуется ею. Сестра у него красавица: круглолицая, темноглазая, кожа как молоко, а ярится – щёки вспыхивают спелыми ягодами. Такая в тундре стоит всего отцовского стада, и даже больше. Строптивая только, что дикий олень. Вот и теперь: хочет биться, хочет возражать.
Маленький Ноляко вдруг хватает её за руку, тянет:
– Майма-Майма, поиграем в оленей?
И Сойти сбегает от Маймы под полог родного чума.
В чуме тепло, пахнет шкурами, свежим чаем и молоком. На огне доходит завтрак.
У очага сидит мать. Имя её – Ксения – в семье почти забыто. Светлая славянская голова расчёсана на пробор, заплетена по-северному. Мать следит за пламенем, то и дело подбрасывает валежник. Работа мужчины – заботиться об оленях, её работа – заботиться об очаге. Огонь горит ровно, весело. Дымок тянется вверх, вылетает змеем в круглое окошко – и устремляется вдаль, в бескрайнюю тундру, к облачному горизонту.
Снаружи шум: маленький Ноляко и Майма спорят, кто первый будет охотником. Простая игра в оленей в тундре необходима. Растут дети – вместе с ними растёт и забава, становится уже заботой. Ещё совсем недавно Сойти тоже всего лишь играл. Теперь он входит в чум, уставший с ночи. На полудетском лице его тень, будто сам Хасавако проступает сквозь сыновние черты. Взглянув на сына, Ксения вздрагивает.
– Доброе утро, – говорит она. – Чаю попьёшь?
Сойти качает головой:
– Давай сперва стадо соберём.
***
Майма бежит вприскочку, топорщит над головой раскрытые ладони, будто рожки:
– Я олень! Олень!
Майме пятнадцать. Она подпрыгивает так высоко, что рожки её вот-вот уткнутся в белые пузатые облака. Ноляко – «охотник», и аркан в его руках, хоть маленький, вполне настоящий.
– Лови меня! – зовёт Майма.
Ноляко пытается повторять броски за