Реанимация

Валерий Лисицкий

Зло хитро и многолико. Оно ждёт нас в недалёком будущем, где команда молодых инженеров конструирует механизмы для смертельной игры, и глядит на нас из прошлого, где пожилой учитель столкнулся с необычными воспитанниками. Зло соседствует с нами, оно гнездится в заброшенном пионерлагере, поджидая заблудившихся путников, живёт в пыльном кабинете заброшенной поликлиники и приходит по зову парня, мечтающего завладеть бабушкиной квартирой. «Реанимация» – это 16 историй ужасов, 16 осколков зла и тьмы. Присутствует нецензурная брань.

Реанимация

В том, что к старику на похороны никто не пришёл, не было ничего странного. Игнат Савельевич исправно посещал все погребения, случавшиеся в нашей семье, но только на них его и видели. Кутаясь в извечное чёрное пальто, а в тёплую погоду – такой же пиджак, он, проигнорировав отпевание в церкви, появлялся на кладбище в тот самый миг, когда могильщики уже собирались заколотить гроб, и требовал открыть крышку, чтобы проститься с покойником.

– Явился! – пихали друг друга локтями старухи, гадающие над чьим бездыханным телом он склониться, внимательно вглядываясь в искажённые смертью черты, следующим. И тут же добавляли, мелко крестясь: – Сатанюга!

А мне Игнат Савельевич нравился. Нравилась его старомодная одежда, безупречные манеры и холодность, с которой он смотрел на остальную семью. На всю, кроме меня.

Самым моим ярким детским воспоминанием, наряду с первым велосипедом, первым походом в кино и первым неловким поцелуем, было появление сухого, поджарого старика на похоронах двоюродной тёти. До сих пор не могу понять, зачем родители тогда потащили на церемонию меня, тихого восьмилетку. Должно быть, не с кем было оставить. Я оказался единственным, кто не был готов к появлению темнолицего поджарого старика в толпе. И я же оказался единственным, кто, не смутившись, громко произнёс:

– Здравствуйте!

Мама попыталась оттащить меня назад, до боли стиснув плечи тонкими пальцами, но я, едва ли не впервые в жизни, не поддался. Мне слишком хотелось посмотреть на этого загадочного мужчину, так непохожего на остальных. А он опустился передо мной на колени, и первое, что бросилось мне в глаза – это вертикальные ряды не заросших до конца дырочек от серег в его ушах. Его лицо прорезали похожие на шрамы, морщины. Под глазами лежали тени, как будто этому человеку не было известно, что такое здоровый и глубокий сон без сновидений. На то же указывали и воспалённые белки его глаз, распухших и чуть выкатившихся из орбит.

И что-то в глубине его души дрогнуло. Я, обычно робевший перед незнакомцами, глядел прямо и серьёзно. И тогда он пожал мне руку, совсем как взрослому, не произнеся при этом ни слова, лишь слабо кивнув. С того дня это стало традицией. При каждой встрече он молча подходил ко мне, жал руку и едва заметно кивал в ответ на отчётливое «здравствуйте». Родственники бесились, видя, что кто-то проявляет к этому угрюмцу уважение, и я наслаждался их бессильной злобой. И он наслаждался тоже.

А теперь он лежал в гробу. И я единственный из семьи, кто озаботился тем, чтобы отдать ему последние почести. Я, да его экономка, старая, сгорбленная, похожая на тощую ворону Роза Михайловна.

Она не говорила ни слова, я также молчал. Тишину нарушали только вопли грачей, скачущих по мокрым, насквозь продрогшим сосновым ветвям. Возмущённые тем, что похоронная процессия не заходила в церковь, могильщики торопливо заколотили гроб, опустили его в землю и сноровисто закидали яму влажной глиной. Когда мы с экономкой направились к выходу с кладбища, до нас долетел голос одного из могильщиков:

– Ну и семейка у старикана. Етить, вурдалаки!

Я дёрнулся было, порываясь высказать рабочему своё возмущение, но в мою руку чуть выше локтя впились сухие узловатые старушечьи пальцы.

– Не стоит, Александр, – тихо пробормотала Роза Михайловна, и оперлась на меня, словно вдруг устала. – Нет ничего хуже, чем затеять ссору над свежей могилой. Тем более, затеять её с тем, кто стоит неизмеримо ниже нас с вами в интеллектуальном смысле.

Я молча кивнул. Старуха тоже молчала до самого выхода с кладбища. Когда же