Пролог
– Ах, какая чудесная награда в этом сезоне, – Елена Николаевна бережно пальчиками в кружевных перчатках взяла позолоченные часы, – боже, какая прекрасная работа, а этот цветочный орнамент! Это листья клевера? Яков Иванович, взгляните, это же венок из клевера на крышке?
Грузный Яков Иванович с ненавистью посмотрел на палящее солнце, отер платком сияющую лысину и полез в карман жилета за пенсне.
– Определенно клевер, mademoiselle, – согласно кивнул он Елене Николаевне.
– А вы заметили, что один из листочков – четырехлистник? Говорят, он приносит счастье, – барышня погладила позолоченный лист. – Яков Иванович, позвольте я открою, любопытно взглянуть на циферблат.
– Открывайте, – милостиво разрешил толстяк-распорядитель.
Барышня ловким движением откинула крышку:
– «Да сопутствует удача победителю», – нараспев прочитала она надпись, – ах, отчего сразу не написать: «Господину Карлинскому», – на пухлых губках промелькнула печальная улыбка.
– Я добуду вам эту безделицу, – страстно зашептали на ушко.
Елена Николаевна вздрогнула, а потом окатила стоящего позади ротмистра Тишанского надменным взглядом через плечо, в котором явно читалось: «Хвастун». Ротмистр нервно дернул рыжими усиками и поправил ворот зеленого мундира яхт-клуба.
– Командор Карлинский не сможет меня обойти на этот раз, приз будет ваш, – с вызовом глянул он на неприметного щуплого мужчину, с пробивающейся проседью на висках.
Расстегнув верхнюю пуговицу такого же как у ротмистра клубного мундира и закатав рукава, Карлинский с двумя матросами суетился на палубе небольшой яхты, в последний раз проверяя снасти.
– Сергей, слыхал?! – окликнул его Яков Иванович. – Тут молодежь на твой лавровый венок покушается.
– Давно пора, – добродушно улыбнулся Карлинский.
– Папа, ты же победишь?! Не отдавай им приз, – уже охваченный азартом, нарушая приличия, зашумел с пристани белокурый мальчишка. – Мама, папа же победит и в этот раз? – с мольбой в голосе обратился он к элегантной женщине в кокетливой шляпке.
– Володя, папа будет стараться, – с улыбкой заверила она.
– Ну, пусть постарается, – мальчик начал немного подпрыгивать от нетерпения.
– Юноша, – обратился к нему толстяк-распорядитель, – а зачем вашему папеньке седьмые часы? У него и карманов стольких нет, – и толстяк закатился добродушным смехом.
– Для коллекции, – гордо заявил мальчишка.
Вокруг раздалась подбадривающая волна хохота. Не смеялся только ротмистр Тишанский, с тоской продолжая смотреть на своего белокурого ангела, но жестокая Елена Николаевна упорно делала вид, что не замечает бедолагу.
– Чего это наша Елена Прекрасная так холодна с Тишанским? – шушукались местные сплетницы, наслаждаясь возможностью почесать язычками.
– Да вы разве не знаете? Она, будучи гимназисткой, была в него влюблена.
– Да что вы говорите?!
– Говорят, как Пушкинская Татьяна допускала эпистолярные вольности.
– Какой пассаж!
– А этот ротмистр тогда ухлестывал за Елизаветой Касаткиной, ну, помните, дочь директора ремесленных училищ? Что-то там не сложилось. Так вот, Тишанский отчитывал нашу Еленушку подобно Онегину – чистый роман. А теперь бывшая гимназистка повзрослела, расцвела. Ротмистр разглядел, да девица вот упирается, сильно обиделась.
– Какие страсти. Я бы на ее месте ни за что бы не простила.
– Тишанский надеется на регату.
– Да куда там, разве ж ему за Сергеем Михайловичем угнаться?
Яхты выстроились, готовые к старту. Зрители замерли в томительном ожидании.
Тридцатого мая в день рождения Петра Великого с регаты небольших парусных судов всегда открывался сезон навигации. Маршрут был невелик: обойти остров со зданием старинного адмиралтейства, проплыть пять миль по течению, обогнуть буй и, налегая на весла и ловя парусом ветер, преодолеть речное течение, снова пролететь мимо адмиралтейства, ликующей на трибунах публики и добраться до судоходного пролета моста. За ним уже растянули с одного берега на другой ленту финиша. Яхта, первой коснувшаяся ленты, признается выигравшей регату. Победителю вручат карманные часы, купленные участниками яхт-клуба вскладчину.
Яков Иванович подал сигнал и яхты принялись