Назад к книге «Реконструкция парадигм» [Георгий Беклемишев]

Реконструкция парадигм

Георгий Беклемишев

Эта история о вопросе, об отказе от былых устоев и о принятии нового мира, лишившегося в себе самого главного…

– Господа, мы собрались здесь по одной причине: кто-то из нас убил время… – фраза, обрушившая на нас всю тяжесть ответственности, заставившая всё же принять данный факт, не являлась ни началом всего, ни концом…

Нам необходимы парадигмы, особенно таким, как я – учёным умам. Они являются почвой под нашими ногами, кислородом в наших лёгких и маяком, которого мы держимся и к которому идём. Эти концепции и шаблоны есть важная часть нашей жизни. Меняются они крайне редко, и то тогда, когда происходит научная революция, способствующая смене установленных и господствующих ранее парадигм. Наиболее ярким примером этого является, к примеру, переход к ньютоновской динамике.

Наш случай же, к сожалению, крайне сильно отличается от всего, с чем сталкивалось человечество.

Время… Столько всего в этом одном простом слове, что сложно всё описать. Самое главное: жизнь – это время. Всё живое сковано его рамками, тяжёлой мёртвой хваткой, вцепляющейся в горло тогда, когда ему захочется. Никто не в силах вырваться из этих лап! Никто не в силах даже обмануть его, как бы этот некто ни старался! Под владычеством времени у всего: у каждой букашки, у каждой живой клетки – будет начало, момент, когда оно приходит в мир, и конец, когда оно бесповоротно этот мир покидает. Даже сама вселенная в один момент умрёт, вновь вспышкой вернувшись назад и ознаменовав тем самым новый виток своего существования.

Только вот… это всё не относится к нам. В один момент время умерло, но он прошёл мимо нас, учёных исследовательской станции «Хронос». За собой он унёс почву под нашими ногами – фундаментальные законы, на которых строилось почти всё: взгляды, методы, даже восприятие этого мира. Точнее, того, что от него осталось…

Оно – время – умерло, но не для нашего скудного разума, не представляющего бытия без оков на шеи, без тяжёлой руки на плечах, так и говорящей: «Помни!» И ведь каждый, совершенно любая мелюзга или птенец, внутри себя без какой-либо подсказки и пояснения этих слов понимал – срок его пребывания в этом мире ограничен.

Я постоянно задаюсь одним и тем же вопросом: «Если наш мозг сможет принять факт, то какими же мы станем?»

И вот я стою на зелёной равнине, трава нежно поглаживает мои ноги, покачиваясь от дуновения ветра, а я всё ещё задаюсь этим же вопросом. Иногда даже кажется, что мне известно всё, что только может быть известно, но вместе с тем ощущаю, что знаю ничего в этом бескрайнем океане небытия, снявшего с меня оковы. И вроде бы я должен радоваться, ибо более не скован гранями и моралью былого мира, не дававшего ни возможностей, ни времени на поиски столь желанных ответов мироздания. Но, к сожалению, я понимаю, что всё это уже не имеет значения, ведь именно эти цепи и придавали смысл всему тому движению жизни, в котором я варился с самого своего появления.

Безусловно, как учёный ум, я веду свои исследования. Даже сбившись со счёта, не даю себе права остановиться, как и многие из нас.

За горизонтом горит яркое солнце, иногда пульсирующее, иногда взрывающееся, превращающееся в сверхновую и моментально возвращающееся в свой первозданный вид. Тут нет ни связи, ни какой-либо последовательности в этих бурных всплесках. На этой части планеты почти постоянно день, лишь изредка – хоть я и не могу утверждать о каких-либо интервалах, ибо их более не существует, – становится темно. Мир больше не во власти былых законов мироздания, как и мы…

Хронос находится на орбите прекрасной зелёной планеты, имя которой мы дали Эдем. Удивительно, что жизнь на ней отсутствует, но сейчас, наблюдая за ещё одной волной, становится всё понятно. Трава, недавно гладившая мои ноги, замерла вместе с лёгким дуновением ветра. Чёрные тучи, образовавшиеся вдали, сразу же закрыли солнце, своею тяжестью окрашивая землю в мрачные тона. Вокруг меня залетали тонкие иглы, пронзающие насквозь моё тело и всё на своём пути, начиная от деревьев, заканчивая камнями. Волна закончилась, и передо мной вновь обрисовалась привычная мне