Вариант шедевра
Михаил Петрович Любимов
Наше столетие
В импрессионистических мемуарах Михаил Любимов повествует о своих метаниях между шпионажем и литературой, о постижении Бога, о бремени страстей. Тут и встречи с агентами, и пиршество хмеля, и любовь, и томление духа, и крушение иллюзий – суета сует нашей быстротекущей жизни.
Михаил Любимов
Вариант шедевра
Антимемуары шпиона
– Наплавался на корабле дураков всласть, сынок? Теперь иди к папе.
Откажешься – увидимся через миллион лет.
Курт Воннегут. Галапагос
Здесь я покоюсь, извергнув свою злосчастную душу,
Кто я такой – не скажу. Пропадите вы пропадом, дурни!
Тимон Афинский. Эпитафия самому себе
Интродукция
О, когда бы на «Бле?рио» поместилась кушетка!
Интродукция – Гауптман, а финал – Поль де-Кок.
Игорь Северянин
Я написал свои первые мемуары достаточно рано (лет в шестьдесят, исходя из возраста ухода на тот свет Ивана Тургенева, он казался древним старцем), опасаясь, что Жестокая Дева поразит меня косой преждевременно, и мир не узнает ничего о столь светлой личности. Текст вышел в приличном издании, обществу стало ясно, кого оно может потерять, и я беззаботно продолжал жить, балуя свое тщеславие шедеврами и шашлыками. Надувной шарик становился все округлее и импозантнее, озаряемый теплом телеэкранов, по душе, словно шматок сала по пищеводу, прокатывалось неистребимое желанье славы, и вот однажды я взял изящный томик своих мемуаров в твердом переплете с собственной физиономией в дыму легендарной трубки и начал перечитывать…
О боже!
Что это?
Беспощадное время сместило те живописные мазки и трогательные акценты, которые казались мне бесспорными, тогдашние колоритные фигуры превратились в серых привидений, и наоборот, пунктирные личности стали великанами.
Совсем недавно я посетил Alma Mater и даже поучаствовал в сборнике мемуаров сокурсников, тиснув туда свой капустник, рожденный в 1957 году и имевший если не фураж, то успех (полковничья шутка). С болью ощупывая тусклым взглядом когда-то почти родные лица сокурсников, я мог узнать лишь некоторых – мираж, Фата Моргана, раздутые тела, потухшие взоры, пародонтозные челюсти, венозные руки, нелепые бородавки на самых неподходящих местах, гейзеры самовлюбленности, увы и ах, это были совсем другие образы, иных уж нет, а те далече.
Я был не лучше, если не хуже.
Мемуары нужно писать и переписывать каждый день, каждый час, каждый миг, и они все равно ни на каплю не приблизятся к реальности, она ускользает от нас, и «поймать ты не тщись, и ловить не берись, – ведь изменчивы луч и волна», как писал Михаил Лермонтов.
И я беру дрожащей рукой перо, и я морщу задумчиво лоб, и кривлю рот, чтобы получалось острее, я ухожу в себя, я выхожу из себя, и что я могу сказать? Что, кроме знаменитого шекспировского «Life's but a walking shadow, a poor player That struts and frets his hour upon the stage, And then is heard no more: it is a tale Told by an idiot, full of sound and fury, Signifying nothing»[1 - «Жизнь – только тень, она – актер на сцене. / Сыграл свой час, побегал, пошумел – / И был таков. Жизнь – сказка в пересказе / Глупца. Она полна трескучих слов / И ничего не значит» (У. Шекспир. Макбет. Пер. Б. Пастернака).].
Звук и ярость.
Глава первая
Так дитя появилось на свет, и росло, непрерывно умнея. Блестки биографии: война и эвакуация, смерть мамы, Львов и Куйбышев
– Смотри, Пьетро, какие блистающие глаза у малютки, какой ум написан у него на лобике! Наверное, он будет если не кардиналом, то, во всяком случае, полковником!
Михаил Кузмин
Будущий полковник родился в роковой 1934 год (убийство Кирова) в семье чекиста с 1918 года, женатого на красавице из Днепропетровска. В доме у дедушки, маминого папы и профессора медицины, я и появился на свет, свершилось это на улице Карла Маркса[2 - Изучая географию своих перемещений, я отметил, что Судьба готовила меня на роль пламенного революционера. В Киеве перед войной я жил на улице 25-го октября, в Куйбышеве – на Чапаевской, в Москве на улице Литвина-Седого (революционер 1905 года), а потом на Ленинском проспекте, на ул. Готвальда (лидер коммунистов Ч