Остров
Дмитрий Орехов
Православный бестселлер
Книга Дмитрия Орехова посвящена русским святым. В первой ее части рассказывается о прототипах героев фильма Павла Лунгина «Остров». Вторая часть содержит очерки о православных святых и подвижниках XX века.
Дмитрий Орехов
Остров
рассказы о старцах
От автора
Фильм «Остров» стал настоящим событием российской жизни, его посмотрели миллионы зрителей. Однако лишь только фильм вышел на экраны, как тут же во весь голос заговорили критики. В культурной жизни России даже возникло целое направление – «островоборчество».
Упреки высказывались самые разные: «не было таких монастырей», «таких монахов не бывает», «отец Анатолий – это не старец, а блажащий мирянин, церковный дедушка», «фильм – сплошные штампы», «много нестыковок и фальши», «много лжи», «не могло быть такой матери, все женщины в фильме – не настоящие», «герои-монахи похожи на карнавальных ряженых», «фильм – православный лубок, рекламный ролик», «фильм – жалкая картина выдуманной монастырской жизни».
Больше всего споров вызвал образ старца Анатолия. Некоторые возмутились его «хулиганским поведением»:
«Ни смиряться перед игуменом, ни просто жить в мире с другими монахами отец Анатолий не желает. „Святого из меня сделали!“ – сокрушается он.
А сам… на глазах у матери вытаскивает мальчика из лодки, чтобы… „доисцелить“! Другое дело – обличать, на это он мастер. То отнимет у игумена дорогие ему вещи (подарок Архиерея!) – а он его за это еще и благодарить начнет! – то швырнет в него обгорелым поленом с колокольни (естественно, скоро в обители вспыхнет пожар!). А игумен посетует, поворчит, да и смирится перед старцем-подвижником… Дивный, однако, игумен» (газета «Благовест»).
Иным образ отца Анатолия показался «надуманным» и «ненастоящим»:
«По части духовных вопросов тут присутствует некоторое смешение образов. Наш герой одновременно и юродивый, и мудрый старец, и вполне нормальный человек, способный адекватно оценивать свои возможности. Но это смешение невозможно в жизни, где юродивый, то есть человек, добровольно отказавшийся от своего разума, остается таковым во всех своих проявлениях и не снисходит до толкований. К тому же бесконечные цитаты из Евангелия и Псалтыри не вызывают впечатления откровения. Истинное юродство – это творчество высшего порядка, и именно этого ощущения в восприятии нашего героя, увы, не рождается» (Православие. ру).
По мнению других критиков, старец Анатолий, вместо того чтобы много лет «исступленно молиться», должен был давно ощутить себя прощенным:
«Покаяния в смысле метанойи – процесса перемены образа мыслей – в фильме вообще нет. Есть полнейшее ничтожество, раздавленное страхом, в начале картины, и прозорливый юродивый в последующих сценах. „Старец“ весь фильм исступленно молится, постоянно обращаясь к своему греху. Каким образом произошел в нем этот перелом – остается за кадром. При этом, когда появляется реальная возможность повиниться перед своей жертвой, о. Анатолий вместо этого… оправдывается. Странное какое-то покаяние. Казалось бы, после стольких лет сокрушения об убийстве впору в ноги падать, просить былого друга о прощении. Ан нет, о. Анатолий словно бы боится говорить с ним, пытается обходиться какими-то осторожными обтекаемыми фразами. Более того, по всему фильму создается впечатление, что о. Анатолий считает свой грех непрощенным. А как тогда с исповедью быть? Он что, так за три десятка лет ни разу не исповедовался? Или исповедовался, но вопреки разрешению грехов продолжает считать, что „по-настоящему“ грех не отпущен?» («Православие и мир»).
В последней статье вызвал нарекания и эпизод с исцелением мальчика:
«Приезжает на остров замученная, издерганная мать с ребеночком на костылях. Пацан еще маленький совсем, лет семь или около того. Упал с сарая, сломал ногу, перенес четыре операции, от которых толку никакого, „ножка гниет“. „Сделайте что-нибудь, помогите нам“. Приносит старец свою келейную икону, начинает перед ней молиться и мальчику говорит, чтобы своими словами тоже молился. Мать плачет, ребенок плачет и молится, старец напряженно молится, а потом – „Ну давай, иди. А ко