ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ИОАНН
Let me kiss thy mouth, Jokanaan.
Oscar Wilde
Сколько я себя помню, мир схлопывался вокруг меня, затягиваясь узкой петлёй на шее. Пространства становилось всё меньше, и куда бы я ни бежал, я оставался запертым внутри своей черепной коробки. Стены падали, наваливаясь на меня. Через стекло я видел, как тянутся чужие будни, как худые, длинные люди ступают по улицам, как сияют в темноте их вишнёвые глаза, как растягиваются в немом крике их безгласые рты. Я видел ледяные глыбы многоэтажек, видел мёртвые белые окна, взирающие на меня тысячью равнодушных глаз.
Я был в своей комнате. Что бы я ни делал, куда бы я ни шёл, сколько бы мне ни было лет: каждый раз, когда я закрывал глаза, я был в своей детской комнате. Дверь медленно открывалась, скрипел пол, и рядом со мной на кровать опускалось чьё-то грузное тело, пропахшее алкоголем. Огромная тёмная рука ложилась на мой затылок и давила так сильно, словно собиралась убить. Мою шею обжигало чьё-то дыхание, а тело пронизывала боль
. Я открывал глаза и видел, что я совсем один, а вокруг меня лишь Темнота – липкая и чёрная.
Я был в своей комнате. Я подходил к окну и видел, как серые тени людей тянутся вдоль улиц, прыгают с мостов, выныривают и снова прыгают, чтобы вынырнуть и прыгнуть, вынырнуть-и-прыгнуть, вынырнутьипрыгнуть. Я видел женщину, обезглавливающую себя. Размахивая отрубленной головой, она танцевала
, наполняя реки своей кровью, и серые тени людей прыгали в эти реки, чтобы вынырнуть и прыгнуть снова. Таково было крещение мертвецов.
Я видел, как все, кого я любил, утонули в этом красном мареве. Как их искалеченные, обнажённые тела скользили вниз по руслу, исчезая в чёрной пропасти рта ужасного краснокожного зверя. Я слышал стенания измученных душ, увязнувших в липких огненных болотах глаз Дракона. Я видел прекрасную Деву, восседающую на монстре, она звала меня сотней разных голосов, но я боялся ответить ей
.
Она нашла меня запертым в банке с другими бабочками – пустого, задыхающегося, выбившегося из сил. Она отрезала мои изорванные в клочья крылья, которыми я столько дней бесцельно бился о стекло, она связала мне руки и посадила на цепь в своей маленькой, круглой, похожей на банку квартире, населённой лишь моими отражениями.
О Шломита
, мне страшно, что ты не отпустишь меня.
Я уже видел тебя во сне: когда ночи напролёт прятался в тёмных проулках комнаты от неспящего тюремного ока электрической лампы луны; когда под нежным кислотным маревом дня любовался сияющей известью звёзд; когда чувствовал себя совсем крохотным в тени многоэтажек шкафов; когда сбегал из комнаты через окно, и, разбиваясь о каменный пол дороги, снова оказывался в комнате, заползал под мостовую кровати, залегал на дно Марианского жёлоба и внимал тихому шёпоту Бездны
.
Бездна звала меня твоим голосом, сотней тысяч твоих голосов: вопиющих в пустыне
и носящихся над гладью воды
. Она говорила сотней тысяч твоих распятых голосов
, Шломита, и я дал ей чашу
, наполненную кровью. Но ты не просишь меня о чаше, тебе мало её.
Да, я уже видел тебя во сне, но не ты ли навеяла мне этот сон?
Ты посадила меня на цепь в моей маленькой круглой комнате, ты срезала с меня кожу, и пол стал скользким и липким от крови, от боли мне стало сложно дышать, а в глазах потемнело. Разрежь меня на звёзды, разбросай меня по вселенной, Шломита, ибо я знаю, что и мир создан из плоти, и, чтобы созидать мир, тебе нужна плоть, так бери её!
Вырванный из спины позвоночник станет новым Млечным Путём. Пронзительный хруст костей и тонкий девичий смех, врезающийся в измученный мозг сотней ледяных иголок, мелодия твоего голоса разрывает барабанные перепонки, бежать некуда. Твоя постель – тёплая групповая могила, застеленная чёрным погребальным шёлком земли. Я не первый здесь, я даже не тысячный.
Я знаю, эта комната станет моим гробом, она всегда была им. Не об этом ли предупреждали меня, изредка облизывающие внешнюю сторону окна жёлтые языки фар маршрутных паломников
? Не это ли пророчили мне удушливые сны, в которых дверь в мою комнату снова и снова открывалась, впуская единственного, страшного гостя с