Вьюга

Воют вии за стеной.

Ходит холод за спиной,

и дрожит от страха

тонкая рубаха.

Вот какая вьюга

нам для перепуга!

Тараторы

Бабка тары тараторит.

Тараторит – словно вторит.

– Ты зачем семью оставил:

С ног на голову поставил?

То зашьёт, а то распорет…

Тараторит, тараторит.

– Бросил деток, как котят —

уж саму за пятьдесят.

…Головастый и губастый,

как совёночек глазастый.

То вздохнёт, то помолчит.

– Ма-ма… Ма-менька! – мычит.

Смотрит грустно в потолок,

как обиженный телок.

«Соберу года в беремя…»

Соберу года в беремя

и сюда приволоку.

Золотое было время

на серебряном веку.

Вдохновенные поэты.

Дамы дивной красоты.

Золотые эполеты

да Егорьевы кресты.

Отлетели птичьи трели

за небесный окоём.

Отгремели-отзвенели

колокольным хрусталём.

Эти мраморные лица

к нам из прошлого глядят.

И серебряные птицы

над могилами летят.

Шуточная

Я сидела на пеню,

ела сладку пельменю.

Подошёл американ

и залез ко мне в карман.

Полетела я в полицу —

пореветь и повиниться:

«Я сидела на пеню,

ела сладку пельменю.

Подошёл американ

и залез ко мне в карман…»

и т. д.

«Ходит Петя на рассвете…»

Ходит Петя на рассвете

у сарая, у повети.

То присядет у крыльца,

как мужик из-под Ельца.

То, как баба в хороводе,

всё кругами ходит, ходит…

Слышно, как шуршит солома

возле Светкиного дома.

«На дорожке, в переулке…»

На дорожке, в переулке,

собирает дед окурки.

– Расплодились чертенята,

словно осенью опята!

А на лавочке, в сторонке,

зреют бабки-пенсионки.

Корчат рожи, что есть мочи.

И хохочут, и хохочут…

«Рыбарь сидет на реке…»

Рыбарь сидет на реке,

как сиделец в кабаке.

Ничего не продаёт —

носом на волну клюёт.

Размотал свою беду

и повесил на уду.

Ты уди, уди, уда —

будет полна скворода.

Рыбные окрошки

споловиним кошке.

Рыбные отонки

подберут котёнки.

А хребеты-мощи —

для любимой тёщи.

«По реке плывёт корыто…»

По реке плывёт корыто,

полно девками забито.

Все поют и пляшут,

тянут тину-няшу.

По реке плывут ворота

рядом с бабой косоротой:

орет дикие слова —

над водою голова.

Голова садовая —

поругань дворовая.

Позади немножко —

мужики с гармошкой.

Пьяненькие в стельку,

и ревут про Стеньку.

Разина ты, разина —

у, кака заразина!

У плотины-загородки

подолы сушат молодки.

Вплоть до понедельника

праздники у мельника!

По старой дороге

По старой дороге, по старой дороге

бредут мои мысли, идут мои ноги…

Когда-то давно, в домотканой рубашке

ушли наши чуди от Пинеги к Вашке…

В какие угоры, в какие завесы

по старой дороге, по тихому лесу?..

Ушла моя молодость в дикие логи,

по тихому лесу, по старой дороге.

Какое безлюдье в таинственной жути —

лишь встретится крест на глухом перепутье.

Но как благодатно, под зовы кукушки

сидеть на пороге охотной избушки.

Леса первозданны в осеннем убранстве,

и чудятся чуди в чудесном пространстве.

Онса

Онса (или Онца) —

всю видать до донца.

По посёлку, за углом —

речка тиховодная.

Руку сунешь за угрём —

у, кака холодная!

Протекает тут и там —

прячется за елью —

разделяет пополам

всю Большую Щелью.

Огонёк в окне дрожит

в доме отдалённом.

И собака пробежит

по тревожным бонам.

Даль гудками запоёт…

С шорохом и хрустом

теплоходик подойдёт

к онсовому устью.

И сойдёт на бережок

тёмно-красно-глиновый

твой блестящий сапожок,

сапожок резиновый.

С жарким мёдом на губах,

всю ночь до рассвета

нацелуемся впотьмах

с почтальонкой Светой.

– — – — – — – — —

Онса – приток Вашки.

«Бабка ходит весело…»

Бабка ходит весело,

открывает ставни:

«Вот приедет на село

капитан-исправник!»

На привет один ответ

и одни страдания —

девяносто девять лет

бабушке Мелании.

Всё грозит она зело

коммунистам главным:

«Вот приедет на село

капитан-исправник!

Я под ноги постелю

душу, как солому,

нашу батюшке-царю

Николай Второму!»

Ясная звёздочка с неба упала

(хороводная)

Ясная звёздочка с неба упала.

Ой, лала, ой, лала. Ой!

За т