Назад к книге «Сказка о трех сестрах и Черном Смерче» [Сестры Жуковы]

Сказка о трех сестрах и Черном Смерче

Сестры Жуковы

Разве могла Акулина усидеть рядом со своим царем-батюшкой во дворце, когда родных сестер, Василису-искусницу да Любаву-певунью, унес в свое темное царство Черный Смерч? Вот и не стерпела царевна – в путь отправилась. Только не Меч-кладенец в руках, не Конь Богатырский ее везет, да и путь не близок. А уж напастей на том пути… и не перечесть. Бросит ли в беде Акулина птиц да зверей лесных? Испугается ли того, кто в пещере горной спрятан был? Легок ли путь, ежели под ногами небесная Радуга? Как справиться девушке со всеми бедами? Как разобраться, где правда, а где ложь? Разве что у Великого Грома поспрошать али сестрицы его, Ясной Молнии.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. И было у него три дочери: все как одна умницы да красавицы. Старшая дочь, Василиса-искусница, шила-вышивала узорами дивными. Что ни вышьет она – все наяву станется. Вышьет солнце красное – сойдет оно с полотна, разойдутся тучи – станет ясным день.

Средняя дочь – Любава-певунья. Краше песен её никто не слыхивал. Как начнет она петь – все растет вокруг, расцветает. Выйдет она на зорьке в чистое поле, запоет песню раннюю – рожь да пшеница вверх тянутся, колосья зерном наливаются.

Младшая дочь царя – Акулина. Ни петь, ни вышивать не была она мастерица, но зато средь народа была любимицей. Любили её за сердце доброе да за мудрость житейскую.

Не было среди дочерей у царя любимицы. В каждой из них души он не чаял. Так бы и не расставался с ними никогда, да пришла пора выдавать замуж старших дочерей. Многие женихи к царевнам сватались, подарками да гостинцами одаривали, но нельзя было купить подарками чистые сердца девушек. Да и царь-батюшка благословение свое отцовское только тогда решил дать, когда увидел, что по-настоящему полюбились Василисе и Любавушке два брата, два добрых молодца из соседнего государства – Степан да Данила. Собрал царь своих старших дочерей как-то вечером и говорит:

– Дочери мои старшие, пришла пора и вам замуж выходить. Жаль мне с вами расставаться, да ничего не поделаешь. Вижу, полюбились вам Степан и Данила. Что ж, молодцы они добрые. А, ужели вам по сердцу пришлись, то мне, старому, и желать больше нечего. Завтра поутру объявлю я пред всеми о своем отцовском благословении. Ох, и тяжело мне с вами расставаться. Разлетитесь вы, как голубицы, в разны стороны, и останемся мы вдвоем с Акулиною.

Вспыхнули щеки у девушек. Стыдливо глаза опустили они, а потом отвечали батюшке:

– Спасибо тебе, батюшка, за слово доброе. Не забудем мы с Любавой доброту да ласку отцовскую. Ты ж не скучай, не кручинься, а каждый седьмой день месяца в гости нас к себе ожидай.

Старик лишь слезу утер от радости.

Вдруг раздался гром; грозовые тучи небо затянули; сверкнула молния; а ветер поднялся такой, что деревья до земли склонились. Распахнул он двери, ворвался в царские палаты и закружился на месте. Испугались девицы, к отцу прижались. Обнял их отец и говорит:

– Не бойтесь, доченьки. То не ветер шумит, не гроза идет. То явился к нам гость незваный.

Лишь сказал он так, сразу ветер стих, и увидели все – посреди зала тронного, и правда, гость стоит. Видят сёстры: недобрый человек явился к ним. Мысли его, как и глаза, черны. А холодный взгляд в самую душу ранит. Одет незваный гость в чёрные одежды, на голове покрывало чёрное, перетянутое обручем из серебра. А в ногах его змеи вьются. Оглядел он сестёр, улыбнулся недоброй улыбкою и молвил:

– Слышал я, что ты, царь, дочерей своих замуж выдаешь. Потому и явился я к тебе во дворец.

– Вижу. Гостям здесь всегда рады. Только скажи, почто дочерей моих испугал?

– Люблю я силу-мощь свою показать, чтоб знали все, кто перед ними; чтоб склоняли люди головы и почитали меня за господина своего. Вот и явился я как гром среди ясного неба, чтобы поразить дочерей твоих своей силой, да забрать их с собой.

– Погоди-погоди, – отвечал царь. – Уж больно ты скор, как я погляжу. Не успел на порог ступить – имя свое не назвал – а уж дочерей моих забрать собираешься?

– Так ты не узнал меня, старик? – спросил гость и расхохотался, да так громко, что эхо