LXXXV
Анатолий Люсин
Люсин – это литературный парадокс XXI века; Джонатан Свифт эры эмо-рэпа; продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, на котором говорит рубежное поколение Z, Люсин создает повесть, уже – признанную классикой в одиозных, эстетствующих и декадентских кругах Москвы и Санкт-Петербурга… Параноидальные бредни, нарезанные на фрагменты и скомпонованные случайным образом… pop core – независимая литература… Соль контркультуры… Содержит нецензурную брань.
повесть, popcore – независимая литература …
Посвящается Веронике Жидковой, спи спокойно, ангел …
Кто разрушает дело Божие, тот ополчается против воли Божьей (с) Адольф Гитлер.
#Instagram Говарда Хьюза.
Кристальный метамфетамин разбивал моё сознание на глубину пост-апокалипсических океанов мира, превращая моё сосуществование в религиозные символы новозеландских Маори, в грубые очертания погасших узоров та-моко на лицах искушенных похотью, невидимых миру – иорданцев и крипто-христиан. Моя жизнь была разобрана – в солнечную пыль истощенного саморазрушения, протяженностью в сорок тысяч милей. Моё будущее, подобно погасшим огням Хиросимы, разобранное, тайным обществом монгольских неонацистских группировок – в мертвую материю сосуществования Ост-индийских кораблей-призраков, более – не имело никакого значения… теперь – не имело; перестало иметь, в тот самый момент, когда в день моего тридцати трёхлетия… (индустриальный возраст Христа, обозначающий моё – principio; моё – Альфа и Омега; моё – Колесо сансары; мой – Принцип Парето; моё – Лезвие Оккама; мою – Точку экстремума… полусинтетическое значение моей полуразрушенной «сферы Я»; тающих осколков соблазнения и духовного самовыгорания по канонической философии Декарта… «чистого Я»; до выбеленных в сечение Вифлеемской звезды – губ; начальной точки моей психопатии, и пройденной точки невозврата), в светлый праздник гималайских монахов – Сонгкран, в одном из востребованных и часто посещаемым (пятым по счету днем, в ночь с пятницы на субботу) правящей элитой ОАЭ… (светскими фотографами, шеф-поварами бьюти-баров и креативными директорами интернет магазинов исламской одежды, художниками Сан-Диего, винными детективами из Фриско и нелегальными мигрантами Латинской Америки)… поп-арт кафе пост-маоистского Китая, где, по воскресениям поет свои бархатные песни Фрэнк Синатра, под тихий шепот-аккомпанемент канонизированных нот новоорлеанского джаза за правом оркестра Бенни Гудмана… американский палеонтолог по прозвищу Честный Эйб – фармацевт подпольного боксерского клуба в Ханое, весом не более ста пятидесяти фунтов (хотя на мой личный вкус и материально-пессимистичный взгляд – общего, исключительно во внешних физиологических проявлений черт лица, было – минимальным) – озвучил… Озвучил, что-то до отвращения правдивое, тающее солью Индийского океана на обезображенных клеймом иудейской меноры – губах, оставляя привкус обиды где-то глубоко внутри. Озвучил шепотом, обозначая, понятными лишь ему полутонами и символами, матричную транскрипцию персидского алфавита… Ipse dixit – элегическим дистихом; вырезанным лепестками сакуры на ржавых полотнах истории; неизданными поэмами Брута… И его кукурузные слезы, звенящие в голосе, заставляли звучать его выше… Выше, на целую октаву. Он стоял передо мной в монументальной позе Иди Амина, застыв – обезображенным соляным столпом Гоморры, точь-в-точь как на карикатурах Валтмана; с карикатурным яблочным мартини в выбеленных вторичным сифилисом крепко сжатых пальцах прозрачной руки, декларируя мне забытые строки из «Илиады» и, как бы между делом, предлагая мне обнаженную, гомосексуально девственную непристойность сценария своего – продолжения… Разрезая меня инопланетной похотью небесно-синего цвета глаз, разрешая переступить за черту. Переступить эклектичный порог однополого саморазрушения… Минутой ранее, скоропостижно верно (и точечно) – убивая меня приговором, в виде не распакованных болью цветов для Элджернона, и моим временем… Посмертным диагнозом светодиодных индейцев Перу, и умалишенного хрипа… Стенографическим отчетом о процессах Золя, засекреченным «Делом