Не мешки

Макс Фрай

Миры Макса Фрая

«Название этой книги отсылает нас к общеизвестной непечатной поговорке, смысл которой сводится к тому, что вербальный труд легче физического. Не хотелось бы вот так сразу соглашаться с народной мудростью, но знаете, положа руку на сердце, всё-таки – да. В книгу включены дневниковые записи и фрагменты из переписки с друзьями, сделанные в течение последних полутора лет».

Макс Фрай

Не мешки

Сет убивает Осириса, Ромул убивает Рема; в мифологии братоубийство – популярный сюжет. Штука однако не в том, что мальчики любят драться; то есть, они любят, конечно, но тут есть и другой аспект.

Штука в том, что когда умирает твой очень близкий (в идеале, близнец, но есть ещё варианты), его смерть (и само умирание, и отчасти то, что сразу после) становится немножко твоей. То есть, оставшийся в живых всегда отчасти умирающий, а отчасти мёртвый, то есть ушедший совсем за предел. Для богов и героев полезное состояние, не только и даже не столько потому, что добавляет глубины (хотя добавляет), просто выдержать это интересное состояние умирающего-всегда можно, только находясь в своей наивысшей октаве хотя бы половину проживаемого времени, лучше – больше, меньше – нельзя. И это уже не вопрос выбора (пока это вопрос выбора, мало кто сделает этот выбор, и не потому, что такой уж дурак, просто наша природа инертна, человеческий организм всегда старается сэкономить, особенно в области духа – сойдёт и так). Так вот, это уже не вопрос выбора, вернее, вопрос, но ровно настолько, насколько есть выбор у того, кто висит над пропастью: сжимать пальцы или не сжимать. То есть, этот выбор за нас делает инстинкт самосохранения, и – внимание! – переигрывает сам себя, побеждает другие свои проявления, не допускающие нас в наивысшую октаву собственного бытия. Очень красиво, на самом деле, как всякая змея, кусающая себя за хвост.

А находиться большую часть времени в своей наивысшей октаве (понятно, что она субъективна, у каждого своя, и меняется в течение жизни) – это уже такой уровень игры, что ради этого можно побыть и отчасти умирающим-мёртвым, и сокрушительно одиноким, как положено потерявшему близнеца (или почти-близнеца). Когда за это дают такие коврижки (ты сам становишься «такие коврижки»), нормальная цена. Собственно, вообще не цена, потому что жизнь в собственной высшей октаве – высшее же проявление божественной милости, которая – присутствие такой мощи, что какая-то твоя часть, умирая (она всегда умирает), будет благодарно стоять на коленях и колотиться башкой о пришедшего быть с ней рядом бога, как пьяный о парапет.

Штука в том, что у каждого есть свой предел (на самом деле нет, но в человеческом восприятии всё-таки да).

Низшая октава – предел т. н. «зла», т. е., удалённости от духа. Тупость, косность и прочее скотство, стремление мучить и разрушать всё, выходящее за рамки твоего понимания и т. п. У каждого из нас свои возможности в этой области, но надо понимать, что у любого своя собственная низшая октава неизбежно есть.

Высшая октава – предел максимально возможного приближения к духу. Этот предел, опять же, у каждого свой. И, что самое важное – сиюминутный. То есть, наш индивидуальный предел постоянно меняется. Никто не бывает всю жизнь неизменно равен себе самому. И вектор перемен – то немногое, что действительно зависит не от внешних обстоятельств (а от них зависит очень многое, не следует их недооценивать), а только от нас самих.

Т.е. вектор движения к духу или от него – единственный критерий «добра» и «зла», на который я опираюсь в своих рассуждениях. Обладая человеческим мозгом, можно только сымитировать выход за пределы бинарной системы, выйти из неё по-настоящему получается на достаточно короткие моменты в результате, условно говоря, медитации (разных практик, на самом деле, кому чего), но в этом состоянии мы с вами не будем друг с другом словами говорить. Имеет смысл это учитывать и позаботиться о том, чтобы критерии «добра» и «зла», раз уж они всё равно неизбежны, были рабочими. Мои – рабочие, поскольку помогают ориентироваться в объективно существующей и, по большому счёту, единственно важн