Новейшая история средневековья

Борис Григорьевич Херсонский

Сафари

Новая книга Бориса Херсонского – плод многолетней работы и глубокого интереса автора к эпохе т. н. «темного средневековья», которое, по словам Станислава Ежи Леца, бывает в каждом столетии. Многие из стихов как бы перебрасывают мостик между событиями минувших веков и современностью, не менее темной и трагической. Разумеется, в основном мы имеем дело с несуществующими городами, которые населяют вымышленные персонажи. Если святой Христофор – известнейший святой, то святой Бонифаций Выпрямленный – плод фантазии автора, как и герцог – изобретатель примитивной канализации. Бог и Сатана, ангелы и разнообразные черти и демоны населяют смысловое пространство этих стихов, но одним из главных персонажей является величественная романская и готическая архитектура и средневековая живопись.

Отдельную часть книги составляет «Новый Естествослов» – стилизованные и иногда пародийные описания животных, птиц и насекомых, сопровождаемые нравственными поучениями в духе средневековья. В этот перечень вкрапляются стилизованные славянские легенды.

Борис Херсонский

Новейшая история средневековья

«Сцепленье, расхождение, сплетенье…»

Сцепленье, расхождение, сплетенье

трех нот в грегорианском песнопенье.

Теченье-лопотание потока,

латыни шелестящая осока.

Здесь символ Агнца видит символ Рыбы

глядясь в быстротекущие изгибы.

Здесь крест сияет меж рогов оленя,

здесь просит лев: «Прими мои моленья!»

Здесь скалы говорят о твердой вере,

полет голубки – о грядущем веке.

Здесь, пошатнувшись, можно опереться

на что угодно. Жаль – не отогреться.

Здесь яд светлеет, смешиваясь с кровью

и ангел ставит камень к изголовью.

«Человек никогда не бывает один. Рядом…»

Человек никогда не бывает один. Рядом

Или, вернее, над, глядит немигающим взглядом

Господь, а в подполье мышью скребет Сатана.

Иногда он выскакивает на пружинке.

Это он, я знаю его ужимки,

Да и тень на стене хорошо видна.

Я бросаю в него чернильницей. Мимо!

Он смеется беззвучно, рожи корчит незримо,

По стене растекаясь, причудливое пятно,

Напоминает, опять же, исчадье ада.

Из окна доносится блеянье стада,

И вечерний свет заполняет окно.

Городок сжимается, в небо выставив шпили.

Ратуша и Собор. Кто знает, зачем мы жили?

Между Спасеньем и гибелью, как между двух огней,

Между матерью и отцом – духовной и светской властью.

Между бездной и бездной. Между страстью и страстью.

Спит душа. Холодные звезды стоят над ней.

«В тот вечер ко мне пришел школьный товарищ…»

В тот вечер ко мне пришел школьный товарищ

в епископском облачении. Он предложил мне

исповедоваться и причаститься. Предложенье,

которое не отклоняют. Потом он помазал

меня освященным миром, сказав: Благодарите!

Этим святым помазанием Господь Иисус прощает

вам все грехи, которые вы совершили.

Скоро за вами придут. Не пытайтесь скрыться.

Еще бы я не пытался! По сути, все эти годы

были попыткой скрыться. Довольно часто – удачной.

Тело – под рясой или плащом.

Лицо – под стальным забралом,

или, если свезет, под карнавальной маской.

Не помню, как спустился по склону холма, продираясь

сквозь низкий бурый кустарник. А вот и берег

полноводной реки. Еще минута, я в лодке.

Отталкиваюсь веслом. Течение лодку уносит,

уносит быстрее, чем нужно. Намного быстрее.

Я оглянулся, но вместо холма увидел

огромного старика, поросшего красно-бурым

кустарником, чахлым еловым лесом.

Старик сидел неподвижно, охватив лодыжки руками,

упираясь мохнатым подбородком в колени,

вытянув губы трубочкой, глядя

прямо вперед неподвижным стеклянным взором.

Я трижды перекрестился. Но видение не исчезло.

«Улочка слишком узка. Когда из окна…»

Улочка слишком узка. Когда из окна

льют нечистоты – не увернуться. В столице

дела обстоят иначе. Там повсюду видна

рассудительность герцога, да продлится

время его владычества! – молится вся страна.

Там вдоль домов – канавы. На каждом доме балкон

закрытый, но с круглой дырой в полу. Оттуда

вниз низвергаются желтые струйк