Назад к книге «Расслоение» [Анна Глебова]

Расслоение

Анна Глебова

Бывает же так – в самый обычный день из твоей жизни уходит что-то очень важное, ценное и дорогое. Почему оно ушло? Как это вернуть? И самое главное – надо ли? Все эти вопросы мучают Настю на протяжении всего "Расслоения".Эта книга – иносказание о последнем этапе взросления, о том, что действительно нужно девушке, чтобы наконец стать настоящей женщиной.

Колонны дома

– Переодевайся скорее и пойдем есть. Я такой вкусный пирог приготовила, – вытирала руки мама.

То, что мама готовит особенное на ужин, Настя увидела еще на улице, когда вглядывалась в желтое окно кухни. Сейчас девушка сидела на пуфике коридора и с трудом освобождала ноги от сапог.

Из спальни вышел папа с гирей и поздоровался с Настей. Из детской выбежала младшая сестра и с улыбкой стала ждать ужина.

Настя только пришла с работы, устала и соскучилась по родным. Это были самые родные ее сердцу люди. Вчетвером они жили одним организмом. С работы старшая дочь приходила позже всех и именно ее ждали на ужин.

Они, как всегда, сели за небольшой стол и слушали рассказы друг друга о прошедшем дне.

Утром все снова разбрелись. Сначала ушла Настя, затем папа, за ним в школу ушла сестра, дверь за всеми закрыла мама.

Точечное сопротивление

На работе что-то не заладилось. Несерьезные осечки, мелкие, но они карликовой армией впивались в нежный мозг. Хотелось упасть в мягкую, теплую комнату, в пирог с яблоками, закрыть лицо волосами сестры и никогда не выходить из дома.

Она спешила домой, но дорога тянулась за ее ногами, липла к подошве и не давала двигаться. Автобусы будто проваливались сквозь землю и тянули Настю за собой. В один момент мир мутным туманом заслонил обзор.

Когда сероватая дымка показала дом, в глазах просветлело. Настя с надеждой вглядывалась в окно кухни. Ей показалось, что вместо мамы она увидела незнакомого лысого мужчину. Этого конечно не могло быть. Сердце чувствовало неладное, но, что именно…

Она пыталась подвинуть квартиру к себе, но этого конечно не могло быть. Вбежать на второй этаж у нее не получилось. Тяжелыми ногами она пробрела последние метры. Наконец ее дверь, знакомый глазок, до которого не могла дотянуться сестра. К двери подошли и надежда на то, что это будет родной человек, не угасала.

Но это была не мама, а тот самый лысый человек. Он жевал огурец и был неприветлив.

– Вы кто? – со слезами на глазах спросила Настя.

– А тебе какая разница?

– Я живу здесь, – разрыдалась Настя.

Толстяк без майки что-то перебирал в голове.

– Последние лет 8 ты здесь точно не живешь.

Настя могла бы подумать, что заблудилась и пришла не к себе домой. Но это был ее дом: темные обои коридора, которые она клеила с папой, шкаф с блестящей наклейкой, которую она покупала сестре несколько лет назад. Настя переступила побитый ее ногами порог. Из ее ванной комнаты вышла женщина в плюшевом спортивном костюме. Они долго смотрели друг на друга молча. Все трое стояли неподвижно, боясь столкнуться с мыслями незнакомого человека, ворвавшегося в их дом.

Неожиданно для всех гостья рванула в зал. Чужие люди закричали и поспешили защищать свои вещи. Это был именно ее зал: все стояло на месте, все было неизменным… почти все – иным был воздух. В комнате сестры сидели двое детей, которых она не знала: мальчик и девочка. Их фотографии отражали свет настиной лампы.

Подоспевший мужчина больно ударил Настю, она упала и приближалась к обмороку.

– Чего стоишь? Звони ментам, дура! – завопил лысый.

Эти слова заставили ее разум подняться.

– Постойте, я живу здесь. Я живу здесь уже 9 лет. Мы с родителями переехали и… уже 9 лет. Мы вчера вон в той кухне ужинали и считали, сколько мы живем в этой квартире. Где они? Где?

Мужчина объяснил, что кроме них в этой квартире последние восемь лет нет никого. Женщина с телефоном скрылась в родительской спальне и украдкой посматривала на Настю. Та с застывшими на лице слезами сидела неподвижно, думая, что ей делать.

– Извините, я ошиблась адресом. Я сама уйду, не зовите никого.

Она вышла под чутким руководством лысого толстяка. Дверь в ее дом закрылась, и Настя смотрела на резную ручку, как последний проход