Самурай

Дмитрий Глебович Ефремов

Люди не выбирают судьбу, но следуют дорогой, по которой она их ведёт. Эти дороги уходят как в прошлое, так и в будущее, и в одном случае подгоняет чувство долга и память, в другом любовь к жизни и природный характер. Когда эти дороги пересекаются, возникает понимание того, что нет наций и народов, как нет границ, и нет времени, а есть земля, и бесконечная дорога, по которой надо пройти во чтобы то ни стало до конца. Эта история о двух немолодых, но сильных людях, японце и русском, так не похожих друг на друга, и ни на кого вокруг, но оставивших друг в друге частичку своей души.

Самурай.

Не было в Столбовом человека, будь то взрослый или дитё малое, да хоть и собака, не знавших, кто такой Толя Козырев. Что любил Толька крепко выпить, а иногда нахамить, если того требовал случай, и подраться. Не упускал возможности пощупать деревенских баб – совести у Тольки на этот счёт не было. А бывало и так, что, не задумываясь, отдавал последнее, как мог с чистой совестью и отнять. Как и все столбовские, любил побалагурить и разыграть какого-нибудь простачка. Одного в нем не было: Толька никогда не пресмыкался перед начальством, за что в очередной раз и пострадал.

Случилось так что работал Толька лесоустроителем в лесхозе. Работа не из лёгких. Весь день на жаре да на комарах. Дело нехитрое: маши секирой, расчищай молодые посадки кедра.

Натура у Тольки открытая – что на уме, то и на языке. На работе он всё равно что заноза. Оттого и придиралось к нему начальство. Без умысла, конечно.

Однажды попросили его показать свою работу. Ну и ответил Толька, как полагается, грубо. Даже из кузова машины не вылез, умотался за день.

– Вам надо, идите и проверяйте, – пробасил Толька, нагло отвернув красную от работы физиономию, – я целый день комаров кормил да ноги бил, а вы свои зады протирали в кабине.

Последняя фраза особенно задела Валюшу – нашла-таки к чему придраться на Толькином участке. Слово за слово, ну и понесло Тольку.

Турнули Козырева по всем статьям из лесхоза. А узнал он об этом уже после выходных, когда бригада собиралась в условленном месте, ожидая «Зила». Там и обрадовали его свеженькой новостью.

Обласкав, как полагается в таких случаях, всех и вся, схватил он свой рюкзак со спальником и большими шагами пошёл домой, по пути наградив пинком чью-то собаку.

Лет ему было около пятидесяти. Седая голова не мешала Тольке вести бесшабашный образ жизни. Да и природа не обделила его ни умом, ни здоровьем. Зимой не знал Толька ни рукавиц, ни шарфов тем более. Ходил по деревне вечно распахнутый, в расстёгнутой до пупа рубахе. Борол любого, кто попадался под руку, и мог вломиться в какой угодно дом незваным гостем. За пышущую здоровьем круглую морду прозвали Тольку «Тыквой».

Таким же весёлым был и отец его, Игнатий Иванович, любивший погонять на своём «Запорожце» наперегонки со своим старшим братом Павлом Ивановичем, предпочитавшим в любое время года мотоцикл. На причуды стариков Толька внимания не обращал и в дела их не лез.

В тот день он, как обычно, сидел дома, ковырялся в старенькой гармошке, латая её боевые раны, и краем глаза смотрел, что делается за окном. Он и ухом не повёл, когда у калитки остановился «Уазик», поскольку знал все машины в районе на перечёт. Поэтому, когда в дверь постучали, он даже не встал с табуретки.

– Принимай гостей, Анатолий Игнатич. Чего сидишь? – голос гостя был мягким и доверительным.

– А я тебя в гости не звал, – пробурчал Толька, не отрываясь от своего важного дела. Маленькие хромированные гвоздики то и дело выскальзывали из толстенных пальцев и никак не хотели лезть в свои места. Толька их ругал почём зря, сопел, но не сдавался. Было видно, что дело это он знал хорошо и любил. Вколотив последний гвоздь в деревянный кожух хромки, он наконец-то оторвался от работы и вопрошающе посмотрел на гостя. Сергей Мандрусов, так звали районного охотоведа, растерялся, не зная, куда деть свои жилистые руки, и только покачал головой. – Ты бы зад-то от табуретки оторвал, гармонист. Выйдем, что ли. Разговор к тебе имеется.

Говорил Сергей таким же манером, как и все столбовские,