Песнь I
Издревле, мы, турминги, называем лихих сих язычников гунронцами или же гунронами. Земля их – суть холмы туманные, зверьем и чудными тварями полные. И не имеют они ни садов ни пашен, лишь пасут табуны коней чудесных да мечи куют из упавших звёзд. Мужи гунронские – доблестные воины. Своими набегами лютыми и немыслимым разбоем причиняют они Империи беспокойство немалое. От того каждый владыка Династии ходил на гунрон войною, дабы усмирить их разбойный край. В походах этих, не много рабов взять удавалось от язычников сих. Ибо неволе предпочитали все они смерть.
Тидмар Затворник – летописец Турегора и Щучьих Островов «Временник Нижней Империи» Хроника X, глава IV. Год 116 от Великого Возжжения
«И сотворив племя смертных, дали им боги всякого добра – и сладкие плоды яблонь, и пряный мед… Дали рыбу в морях и озерах, дали оленя и зубра, дали бобра и вепря, и птицы всякой и прочего скота немеряно. И завещали они смертным жить в мире и согласии, чтобы любить друг друга как братья и более не знать беды. Однако, возжелали смертные славы, ибо были они кичливы и горды безмерно… И стали они ковать оружие и ладить доспехи. И взарстили они псов свирепых и коней боевых. И подняли знамена войны, став сражать друг друга древками и клинками! И увидав это, боги возрыдали горько. И покаялись в том, что создали людей. Однако сердца их были исполнены любви к смертным, и тогда, решил боги сделать так, чтобы и на войне было место, где люди станут оберегать и любить друг друга подобно братьям. И создали они тогда братство ловчих…»
Солдатская сказка некогда рассказанная Игвальдом сыном Ортвина, на ночном привале
* * *
Он поднял глаза к небу, и понял, что вновь провалился в сон. Багровая бездна с вращавшимися воронками рваных облаков выглядела слишком безумно, чтобы быть настоящей. Болезненно-тусклый свет двух горящих у кромки горизонта небесных тел, похожих на затухающие солнца, окрашивал небосвод своим ядовитым заревом.
Он шел по полю, огромному словно океан, по колено утопая в зловонной жиже из грязи, нечистот и липкой, словно подсохший мед, крови. Тучи паразитов, назойливо звеня своими маленькими крылышками, парили в вязком воздухе и каждый кусочек кожи до боли зудел от укусов десятков мерзких жал. Острые стебли растений и грани подводных камней с каждым новым шагом резали его стопы, и кишащая заразой жижа заливавшая поле, обжигала свежие раны, сводя с ума воспаленный рассудок.
Пересиливая боль, еле ворочая опухшей от укусов шеей и вздувшимися веками, он оглянулся. Его взору предстали тысячи изувеченных и обессиленных людей, которые, как и он, барахтались в источавшей вонь грязи, силясь выбраться из этой проклятой всеми богами трясины.
Странный звук, то ли жужжание насекомого, то ли взмах крыла хищной птицы заставил его поднять глаза.
Великан стоял посреди поля.
Его лицо было неразличимо, лишь могучая спина покрытая комками мышц, возвышалась над зловонными топями. Бледная, несуразная фигура урода была так огромна, что месиво из крови и отходов, в котором человек утопал по шею, еле доходила до лодыжек чудовища. Великан взмахнул руками, и он увидел, что странный звук издавало ржавое лезвие огромной косы, которым хозяин топей срезал толстые стебли болотных зарослей. Их ядовитый сок стекал в трясину, медленно смешиваясь с болотом и отравляя его.
Забыв про боль, он раздвинул шершавые листья зудящими руками, чтобы лучше разглядеть страшного жнеца. И его сердце болезненно сжалось в изрезанной груди. Люди. Тысячи людей стеная и бессвязно бормоча, стягивались к ногам уродливого демона, то ли умоляя, то ли приветствуя его. Ржавое лезвие протяжно взвизгнуло в горячем воздухе и сотни голов, с хрустом отделяясь от тел, взлетели вверх, чтобы с мерзких хлюпаньем погрузится в гадкую трясину. Не в силах сдержать обуявший его ужас, он заорал, зажимая руками рот, в надежде заглушить свой вопль.
Жнец медленно повернулся к нему. Его глаза встретились с раздвоенными зрачками полными кричащего безумия и обжигающе-холодной, безграничной ненависти.
Он проснулся.
Спешно облизал сухие губы, и холодными, шершавыми ладонями вытер пот с лица и слюну с п