Баллада о Максе и Амели

Давид Сафир

Макс жил безмятежной жизнью домашнего пса. Но внезапно оказался брошенным в трущобах. Его спасительницей и надеждой стала одноглазая собака по имени Рана. Они были знакомы раньше, в прошлых жизнях. Вместе совершили зло, которому нет прощения. И теперь раз за разом эти двое встречаются, чтобы полюбить друг друга и погибнуть от руки таинственной женщины. Так же как ее жертвы, она возрождается снова и снова. Вот только ведет ее по жизни не любовь, а слепая ненависть и невыносимая боль утраты. Но похоже, в этот раз что-то пошло не так… Неужели нескончаемый цикл страданий удастся наконец прервать?

Давид Сафир

Баллада о Максе и Амели

Посвящается Максу.

А еще, конечно же, Марион,

Бену и Даниэлю.

Вы – мой свет

В ночь Золотого Света началась наша вечная жизнь. Наша вечная смерть. Наша вечная любовь

1

Я впервые увидела Макса, когда меня еще не звали Амели. Я увидела его на мусорной свалке возле того города далеко на юге. Увидела в то время, когда еще не знала, что есть и другие города, и даже другие страны. Еще до того, как впервые почувствовала запах морской соли, полюбовалась золотой листвой лесов и попробовала на вкус снег. И до того, как почувствовала ненависть человека, который нас преследовал.

До того, как узнала, что у меня есть бессмертная душа.

Солнце стояло высоко в небе и безжалостно выжигало бесчисленные холмы. Вороны летали туда-сюда, выискивая пищу, крысы шуршали в выброшенном людьми мусоре, посреди которого муравьи возводили одну за другой свои муравьиные кучи, а я лежала в тенистом углублении среди мешков. Один из них я разорвала зубами. В этом мешке нашлась банка от рыбных консервов, которую мне захотелось вылизать. Остатки рыбы, прилипшие к внутренним стенкам банки, еще не настолько испортились, чтобы от них начал болеть живот. Как раз когда я засунула в банку язык (очень осторожно, чтобы не порезать его об острые края), я вдруг услышала, как какая-то другая собака бежит вверх по горе мусора с другой ее стороны. Шаги были более тяжелыми, чем у меня или у моих братьев и сестры, а потому эта собака наверняка была крупнее и сильнее меня. Ага, это чужак.

Я посмотрела на верхнюю часть горы мусора и увидела в жарком мареве незнакомого пса на самой вершине. Такой мне еще никогда не встречался: он превосходил размерами всех четвероногих, которые бродили по этой мусорной свалке, и был покрыт длинной черной шерстью. В моей своре у всех был короткий мех песочного цвета. Только у меня было немного более темных волос на одной из выпуклостей спины. Именно из-за них моя мать дала мне при рождении кличку «Пятно». А еще из-за них мои братья и сестры меня высмеивали, толкали и иногда даже издевались надо мной. Впрочем, именно благодаря этому обстоятельству я еще в детстве стала бойцом, который себя в обиду не даст. Я была такой вплоть до того дня, когда наша мать так сильно захворала, что мой старший брат Гром стал претендовать на лидерство в своре.

Мне не следовало бы этому сопротивляться.

Самой быть лидером мне совсем не хотелось. Однако не хотелось и подчиняться своему брату. Слушаться маму для меня всегда было чем-то само собой разумеющимся. А вот признавать превосходство над собой кого-то из братьев – и уж тем более Грома, который постоянно надо мной издевался, – было для меня невыносимо. Настолько невыносимо, что в тот самый день, когда он попытался стать среди нас главным, я вызвала его на поединок.

И вот мы стояли вдвоем с Громом друг напротив друга холодным зимним утром и рычали. Ночью прошел дождь, а потому земля под нашими лапами была мокрой, да и мех влажно поблескивал. Я всячески старалась не выказывать страха, который, зародившись в моем сердце, постепенно охватывал меня всю, угрожая парализовать. В наивной надежде на то, что мне удастся запугать Грома, я рычала все громче и громче, хотя он уже вполне мог учуять охвативший меня страх. Так мы постояли некоторое время. Я не осмеливалась на него напасть. И тут вдруг Гром подскочил, запрыгнул на меня и повалил на землю. Его оскаленные зубы угрожающе приблизились к моей мордочке. Я задрожала от страха. Еще до того, как