Наум Заревой – осиновый кол в руке революции
Константин А. Чиганов
Красный комиссар с маузером в руке давно стал легендой своего времени, как к нему, времени и комиссарам, не относись.
Только ли люди противостояли стальной метле революции? И не приходилось ли против иных врагов использовать не горячую пулю и холодный клинок, а осиновый кол или серебро?
Кто бродит, беззвучно ступая лапами, в полночь по улицам Петрограда, кто таится в тени лесов и омутах болот нашей безграничной земли?.. С кем приходится иметь дело бывшему солдату мировой войны, а позже и его товарищу, права-то на жизнь не имеющему?
Константин Чиганов
Наум Заревой – осиновый кол в руке революции
С благодарностью посвящаю этот сборник моему доброму знакомому и литературному учителю Михаилу Глебовичу Успенскому.
Книга издана при поддержке Красноярского представительства Союза российских писателей
© Чиганов К.А., 2017
Рассказы
Царский сон
Старый крейсер, ветеран Цусимы, четко рисовался высокими мачтами и тремя длинными узкими трубами в пасмурном осеннем небе. На грот-мачте полоскался красный флажок, совсем крохотный отсюда. Молодой человек в военном без знаков различия опирался о парапет, гранит холодил локти даже сквозь шинель и гимнастерку.
Странно выглядела в столичной промозглости, среди чугунных решеток и снулых львов, выгоревшая от нездешнего солнца желто-зеленая фуражка без кокарды, а лицо под нею, молодое, скуластое, голубоглазое, с небольшими пшеничными усиками, ничем особенно не выделялось: служака как служака, из простых.
Об этом подумал начальник патруля, шедшего по набережной. Патруль невелик: вчерашний студент, рыжий, кудрявый и в ужасно несолидных веснушках, в буром гражданском пальто, перепоясанном ремнем с кольтом, и дюжий матрос в черной форменке, из-за плеча царапал небеса штык винтовки, широкую грудь пересекали пулеметные ленты, для форсу больше.
– Документы, именем власти Советов! – слова эти юный начпатруля произнес с явным удовольствием.
– Держите, власть, – военного вида человек отдал затрепанную книжицу.
– А не из офицерья? – вмешался матрос, внушительно шевеля бровями. Вот только его маленькие голубые, как васильки, глаза никак не принимали грозного выражения.
– Унтер, отставной, – сказал начальник патруля, возвращая документ.
– Не из тех, кто в морду нашего брата? – насупился матрос.
– Этого у нас на фронте не водилось, – ответил человек, укладывая книжицу во внутренний карман затрепанной по полам шинели, – сегодня ему в морду, завтра в атаке он пулю в спину. Ваш кораблик? Хорош.
– Ага, крепкая старуха, – матрос поправил бескозырку с золотыми литерами «АВРОРА», невольно ухмыльнулся. – Как неделю назад ух и дали из бакового… холостым. Боевой тут бы все развалил к хренам собачьим. Прощай, временные, так, ну и ясно. По шапке.
Он даже перестал подозрительно таращиться на темные следы от споротых погон на шинели встреченного.
Патрульные прошли дальше, матросские ботинки цокали подковами, на вечерней набережной начал крапать дождик, и новоприбывшему стало грустно, захотелось укрыться в теплом или хотя бы сухом доме. Он мысленно выругал себя за «няньченность», месяц с фронта, а уже изнежился.
Петроград вечером, под пологом темнеющих облаков, казался странно пустым и обнаженным, прохожие попадались редко, от военного слегка шарахались, и уж вовсе изредка проезжали грузовички «фиат» или «уайт» с вооруженными в кузовах. Фонари не горели, только желтые окна кое-где выдавали заоконную живую жизнь. Одни патрули черных матросов и серых солдат мерно обходили улицы и берега каналов. От свинцовой воды тянуло ознобным холодом, ледяные чугунные решетки – как начерчены тушью. Да еще гадостный ветер ножом воткнулся в спину, продувая ветховатую одежду.
Человек пошел в сторону Невского, улиц здешних не зная, в какой стороне царева першпектива – представлял, врожденное чувство направления и привычный вчерашний взгляд на карту – вполне достаточно.
У двустворчатых резных дверей двухэтажного желтого особнячка он остановился: на бесстыжей голой груди кариатиды белела бумажка.
«Поэтический вечер молодой революции. Начало в 8 ч. Вход 1