Назад к книге «Поле битвы» [Виктор Елисеевич Дьяков]

Поле битвы

Виктор Елисеевич Дьяков

Заместитель главы Управы одного из московских муниципальных районов получает от своего шефа задание разобраться с тремя поступившими в секретариат анонимками. В них рядовые граждане жалуются на конкретных персон: высокопоставленную чиновницу, спортивного тренера, секретаря союза писателей. Чиновник приглашает этих людей и в ходе бесед выясняет нечто, их "роднящее". Эти трое совершенно разных человека, прибывшие в Москву из ближнего зарубежья, сумели здесь пристроиться и сделать неплохую карьеру. Но в то же время они животной ненавистью ненавидят город и живущих здесь людей. Он для них, как и вся Россия – добыча, объект завоевания.

1

– Вызывали, Николай Иванович!? – в кабинет главы Управы одного из московских муниципальных районов вошел среднего роста, кряжистый, с зачатками тучности человек лет пятидесяти пяти.

– Да, заходи Игорь Константинович, садись, – глава района, пятидесятилетний, худощавый, лысоватый, указал на стул для посетителей…

Игорь Константинович Рожков, совсем недавно назначенный одним из заместителей главы Управы, бывший военный, полковник в отставке … После увольнения из армии он некоторое время перебивался на малозначительных должностях в префектуре округа и вот, наконец, его назначили на серьезную должность, хоть и в нижестоящую инстанцию, но на настоящее «живое» дело. Но надежды отставного полковника пока что не оправдывались, ибо он уже третий месяц ходил по коридорам районной Управы, а его будто и не замечали местные старожилы. Да и сам Николай Иванович приглядывался, но пока что даже примерно не очертил круг обязанностей одного из своих многочисленных замов. И вот, судя по всему, шеф, наконец, решил-таки поручить ему что-то. Так, во всяком случае, думал Игорь Константинович.

– Ну что, обжился немного у нас? – шеф ко всем своим подчиненным обращался на «ты», но при этом взаимного панибратства не терпел.

Рожков к этому был готов, и хоть не без усилия принял такую манеру общения, когда ему эдак небрежно «тыкали», а он в ответ вынужден уважительно говорить «вы».

– Да вроде, привыкаю, – бодро ответил на вопрос Рожков.

– Я тебя вот зачем пригласил, – длинное лицо шефа из покровительственно-вальяжного сразу сделалось озабоченным, едва он, пожав руку Рожкова, вновь опустился в свое кресло.– Тут у нас возникла, в некотором роде, нештатная ситуация, в связи с тем, что мне необходимо срочно убыть в загранкомандировку. За меня останется Симонов, а тут как специально накопилась прорва первоочередных дел, и ему одному никак не разгрести, вот потому я заранее и озадачиваю всех замов. Потому, Игорь Константинович, решил я и тебя задействовать, поручить одно довольно щекотливое дело. Видишь ли, нам постоянно приходит много писем со всевозможными жалобами, и среди них немало анонимных. Как сам понимаешь, на анонимки мы не отвечаем, но их читаем. Среди них попадаются такие, что заслуживают самого пристального внимания. Я тут просматривал бегло те, что поступили ко мне из секретариата, и некоторые из них отложил для более детального рассмотрения. А вот три из них … ну как мне кажется, учитывая твой жизненный опыт, ты же бывший военный и бывший спортсмен и даже литературой баловался. Так вот я думаю, с этими тремя, изо всего нашего персонала, сподручнее будет тебе разобраться, и сделать выводы, что там правда, а что наговоры. Сейчас я тебя в курс введу.

Николай Иванович наклонился к одной из тумб своего большого письменного стола, выдвинул ящик и достал папку, в которой, по всей видимости, и лежали анонимные послания.

– Первая, это жалоба на высокопоставленную сотрудницу нашей управы, небезызвестную Золотницкую Нину Николаевну, моего зама по потребительскому рынку, – шеф не смог сдержать прежнего выражения непристрастного равнодушия на своем лице, при упоминании этого имени. Явно против воли кратковременная гримаса неприязни, выдало его истинное отношение. – Конечно с ней, как со своим непосредственной подчиненной должен бы я сам разбираться. Но мне очень бы хотелось, чтобы по такому непростому делу сначала поговорил бы ты, человек у нас новый, и потому беспристрастный. К