До ледостава
Юрий Сбитнев
Используя современную терминологию, можно определить жанр двух повестей, вошедших в книгу, как психологический триллер. Автор с присущим ему умением глубоко проникать в психологию человека исследует движения души преступника. В повести «До ледостава» двое – преступник-убийца и тяжело заболевший следователь – волею обстоятельств оказались в одной лодке в безлюдье на сотни километров. Какой будет развязка? Герой повести «Свершивший зло» – отбывший срок и амнистированный военный преступник – добровольно решает поселиться в тайге. Смогут ли одиночество, природа и наивные чистые люди, жители тайги, пробудить в нём Человека?
До ледостава
6 октября, вниз по реке
Глохлов, подплывая к Осиному плёсу, исподволь следил за Комлевым. Тот лежал животом на носовом багажнике, лицом вперёд, и безотрывно вглядывался в берег. Вдруг он резко приподнялся на локтях, далеко вытянул шею из лохматого воротника полушубка и, обернувшись, замахал рукой.
– Тут это! Во-о-он у той скалы! – кричал, силясь, и лицо его, нахлёстанное встречным ветром, ещё больше побагровело. – Правь вон туда! Правь!
Глохлов, не слыша его крика, уже правил лодку к берегу. Комлев, привстав на колено, ловко выпрыгнул на берег, подтянул цепь, вогнал причальный штырь в землю, выпрямился, поджидая. Глохлов встал в лодке, сдвинул под телогрейкой за спину пистолет и, чуть балансируя рукой, осторожно шагнул вперёд.
– Вот здесь всё и произошло, – хрипло сказал Комлев.
Полушубок, который кинул ему Глохлов перед отплытием, был велик, и Комлев в нём казался ниже ростом. Шли к соснам молча. Комлев торопился, спотыкаясь, почти бежал впереди. Глохлов размашисто шёл за ним.
– Вот тут это и было, – дождавшись Глохлова у глубокой влумины, сказал Комлев.
– Ну и как было? – Глохлов прошёл мимо и остановился у сосен.
– Значит, так. Вышли мы вот оттуда, значит, и шли сюда. А там вот, вот за тем мыском, Алексей Николаевич, значит, говорит: «Гляди». А там, значит, по скалам, по вершинам, прямо-таки над нами медведь идёт. Я говорю: «Вижу», – и затвор передёрнул, патрон дослал. А он говорит: «Не стреляй, он на берлогу идёт. Поглядим лучше». Постояли, значит, посмотрели, пошли дальше…
Глохлов, покусывая былинку, будто бы и не слушал Комлева, разглядывал ствол сосны с едва приметным следом пули на нём. Срезав кору и чуть-чуть расщепив древесину, пуля ушла по наклонной вверх.
– Я вам уже об этом говорил. Говорить ли ещё? – прервав свой рассказ, спросил Комлев.
– Говори, говори, может быть, чего ещё вспомнишь…
– И вот, значит, пошли, и я, в чём и винюсь, понимаете, забыл, значит, карабин-то разрядить. Вот она, моя-то вина. Да и как это я, значит, не очень с карабинами привычный. Я всё больше с ружьишком. А тут Алексей Николаевич перед маршрутом: возьмём да возьмём карабин. И взял – ему полагается. Вот и таскал я его, карабин-то этот, незнамо для чего. А оно вон как вышло. На погибель свою взял, значит, карабин-то Алексей Николаевич.
– Ладно. Ты рассказывай дальше. Записано в протоколе, что карабин был Многоярова, и, стало быть, он должен и носить его. Записано.
– Да я не к этому. Оно понятно. А то как же иначе, инструкция такая есть: «О хранении и ношении огнестрельного оружия в экспедиционных партиях». И за нарушение её предусмотрены наказания.
– А ты законы-то знаешь!
– А то как же? На то они и законы, чтобы их граждане знали. За меня, Матвей Семёнович, некому постоять, я человек маленький, я сам себе защитник должен быть. А то вон оно как получается, вроде бы я злодей уже. Обвинение…
– Никто пока обвинения тебе не предъявляет. А надо будет – предъявим.
– А я что, я ничего, Матвей Семёнович, это я так, в порядке замечания. Значит, вышли мы вот сюда. Прошли, Алексей Николаевич вот тут присел. – Комлев мелкими шажками подбежал к соснам, присел под деревьями, показывая, как сел Многояров. – А я вот тут устроился. – Он снова вернулся к влумине и опустился на землю, положив на колени прихваченную у сосен палку. – Это вот у меня карабин так вот лёг. Устал я шибко за день-то, больше трёх десятков шлихов отмыл. Спину разламывает, поднять рук сил нет. Я Алексея Н