Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
Виктор Улин
О тех, кого помню и люблю. О людях, чьи имена, как раны… О городах, где я был счастлив. О том, кого и чего больше нет на свете. О стихах и песнях, вошедших в мою душу. Обо всем этом – с болью и печалью.© Виктор Улин 2018 г. – дизайн обложки.
Белой акации гроздья душистые
Светлой памяти моей мамы Гэты Васильевны Улиной
Недавно смотрел в тысячный раз фильм «Дни Турбиных».
Тот, самый гениальный, с Владимиром Басовым в одной из центральных ролей, снятый в семидесятых годах, когда наши актеры умели играть, а не просто бегать по сцене и размахивать руками.
Посмотрел фильм и накатило на меня прошлое.
И взяло за горло так, сильно, что не могу не писать…
1
Романс «Белая акация» когда-то считался символом гнилой эмигрантщины. И в мое время – советское – хоть и говорили о нем часто, и даже отмечали, что одна из революционных песен являет собой в музыкально-ритмическом смысле кальку с этого романса, услышать его было невозможно.
Этот романс не исполняли ни по радио, ни со сцены.
И я помню истинный шок своей юной души, когда в 1976 году в Ленинграде, учась на 1 курсе матмех факультета Ленинградского госуниверситета имени Андрея Александровича Жданова и живя на съемной квартире, так как общежития не хватало, я включил убитый черно-белый телевизор и от нечего делать сел смотреть фильм – точнее телеспектакль «Дни Турбиных».
Уже потом, окончив Литинститут и став писателем, я оценил творчество Булгакова.
В разные периоды последующей жизни по-разному относился и к его сатире, и к его блистательной чертовщине. Ведь восприятие и сами вкусы меняются под воздействием возраста, условий жизни и еще множества разных факторов.
Но за пьесу «Дни Турбиных» ему можно простить все.
Недаром ее любил сам товарищ Сталин и разрешал держать в репертуаре, несмотря на то, что в ней с потрясающей глубиной были выведены характеры белых офицеров…
Но я отвлекся от сути.
Я включил телевизор убогой ленинградской квартирки и по непонятной причине присосался к экрану.
И когда в конце первой серии герои запели «Белую акацию», сокрушался лишь о том, что в спешке не могу найти ни ручки ни бумаги, чтоб записать слова.
Впрочем, записывать особо не требовалось.
Я запоминал хорошо; я всю жизнь любил петь и потому запоминал тексты песен буквально с первого прослушивания.
А что не запоминал – то домысливал.
Ведь тогда, я – нынешний литератор, один из последних столпов классической русской прозы – писал стихи.
Как ни стыдно в том признаться.
2
Второй раз «Белая акация» настигла меня в ужасный и трагический день августа 1981 года.
Когда я, окончив – неизвестно зачем – с красным дипломом ЛГУ, вернулся в Уфу перед поступлением в аспирантуру.
Мой дед – мой ВЕЛИКИЙ дед Василий Иванович Улин – профессиональный партийный работник, соратник Кирова и многих других деятелей, эвакуированный в Уфу во время войны и фактически СОЗДАВШИЙ город Черниковск, один из промышленных центров Советского тыла…
Мой героический дед, мемуаров о котором давно требует моя жена, умирал в палате больницы № 1 Минздрава БАССР.
Впрочем, факт того, что он именно умирал, еще не знал никто.
Его просто положили в привилегированную больницу, как обычно делали время от времени.
В тот день, помню, настало солнечное затмение.
Довольно сильное: свет дня помер всерьез, словно на секунду возвратилась ночь.
Я еще не понимал, что это настала ночь моей жизни.
Я был тогда всерьез увлечен своей будущей первой женой.
Ленинградкой, приучившей меня к классической музыке.
Неплохой по сути женщине, но абсолютно не подходящей для меня.
И в этот жуткий день солнечного затмения я сочинял стихи, делая римейк (хотя такого слова еще и не было в русском языке) «Белой акации»:
– Помнишь – июнь, пароходы на пристани,
Белая ночь, голубая гроза.
Белой акации гроздья душистые
Нас унесли на своих парусах….
А в это время моего деда, уже признанного безнадежно больным и зазря занимающим палату спецбольницы, везли на «скорой по