Спаситель человечества

Айзек Азимов

Рассказы о демоне Азазеле

Приятель Джорджа Менандр Блок из рассказа Айзека Азимова «Спаситель человечества», входящего в цикл об Азазеле, страдал от того, что при нем ломалась любая аппаратура. Случались различные несчастья с людьми и многие другие неприятности. Он являл собой ходячую порчу. Когда Блок узнал и понял что Джордж может помочь ему…

Айзек Азимов

Спаситель человечества

– Приятель у меня есть, – сказал как-то вечером мой друг Джордж, тяжело вздохнув, – так он клутц.

Я с умным видом кивнул:

– Птица из перьев.

Джордж недоуменно на меня воззрился:

– Причем здесь перья? Потрясающая у вас способность ляпать невпопад. Это, наверное, связано с недостаточным интеллектом – примите не в упрек, а в выражение сочувствия.

– Ну, что ж поделаешь, – ответил я, – какой уж есть. Этот ваш приятель-клутц – это Азазела вы имеете в виду?

Азазел – двухсантиметровый демон или внеземное разумное существо (как вам больше нравится), о котором Джордж говорит постоянно и замолкает только в ответ на прямые вопросы. Теперь он холодно произнес:

– Азазел не предмет для обсуждения, и вообще, я не понимаю, как вы о нем прознали.

– Да подошел к вам как-то ближе чем на милю, – ответил я.

Джордж не обратил на это внимания и продолжал.

Неблагозвучное слово «клутц» я впервые услышал в разговоре со своим приятелем Менандером Блоком. Вы, я боюсь, о нем не слыхали, поскольку он вращается н университетских кругах и очень щепетилен в выборе знакомых, что вряд ли можно поставить ему в упрек, глядя на подобных вам личностей.

Этим словом, как он объяснил мне, называют неуклюжих и незадачливых людей.

– И вот я как раз такой, – сказал он. – Это слово из идиша, и буквально оно означает кусок дерева, бревно, полено, колоду, чурбак, а моя фамилия по-немецки значит примерно то же самое, что и последнее, слово.

Он тяжело вздохнул:

– Понимаете, в строгом смысле слова я не клутц. В моем поведении нет ничего от чурбака или колоды. Я танцую, как зефир, и грациозен, как мотылек, движения у меня кошачьи, а что касается искусства любви, то многие красавицы могли бы его оцепить, если бы я им это позволил. Но вот эта клутцовость проявляется на дальнем расстоянии. Меня при этом не задевает, но клутцом становится все вокруг. Как будто у самой Вселенной заплетаются ее космические ноги. Если смешивать языки – греческий с идишем, то точное слово будет «телеклутц».

– И как давно это с вами, Менандер? – спросил я.

– Всю жизнь, хотя я только уже в зрелом возрасте осознал это свое странное свойство. В юности я объяснял происходящее со мной нормальным ходом вещей.

– Вы с кем-нибудь по этому поводу советовались?

– Конечно, нет, Джордж. Меня бы посчитали за сумасшедшего. Вы себе представляете любого психоаналитика, который встретился с феноменом телеклутцизма? Меня бы с первого нашего разговора отвезли в лечебницу, а доктор бросился бы писать статью о новом психозе и стал бы, может быть, миллионером. Я не собираюсь попадать на всю жизнь в дурдом для обогащения какой-нибудь ученой пиявки. Это нельзя рассказывать никому.

– А мне зачем вы это говорите, Менандер?

– А затем, что мне, с другой стороны, надо это кому-то рассказать, чтобы и вправду не свихнуться. А вас я по крайней мере знаю.

Особой логики я в этом не усмотрел, зато понял, что опять я подвергаюсь приступу откровенности со стороны своих друзей. Это обратная сторона репутации человека донимающего, симпатичного, а главное – умеющего хранить чужие тайны. Никогда поверенная мне тайна не доходила до чужих ушей – вы не в счет, поскольку все знают, что срок действия вашего внимания – несколько секунд, а памяти – и того меньше.

Я сделал официанту знак принести еще выпивку и добавил секретный жест, который знал я один, означающий, что ее нужно включить в счет Менандеру. В конце концов, он мне был обязан.

– А как конкретно, Менандер, проявляется ваш телеклутцизм?

– В простейшей форме, которая и привлекла впервые мое внимание, он сказывается на погоде во время моих поездок. Мне не часто приходится ездить, а если приходится, то на машине. И вот всегда, когда я еду на машине,