Не первый Джон
1. Красная Гора
Сквозняк пробивался сквозь щели в досках и играл с пламенем свечей; от того мутные тени на стенах дрожали, и Смиту казалось в такие моменты, что это дрожит само здание; он судорожно хватался левой рукой за плохо обструганные доски стола, а правой по привычке нашаривал кобуру. Четвертого дня в такую же ночь, надравшись до чертиков с Кривым Джоном в салуне по ту сторону границы, в сотнях миль отсюда, их и правда тряхнуло, и Смит, выбегая из здания, обронил револьвер, а нашел его только когда суматоха малость поутихла, почти под утро. Джону-то было плевать: к тому времени, как чертова американская земля решила показать свой характер, он уже пускал слюни в тарелку с плохо прожаренным мясом, и потому балка, раздавившая его голову в лепешку, отправила эту грешную душу в лучшее место даже не прервав пьяных сновидений.
Смит, правда, по Джону не горевал бы особо, если б знал, кому нужно доставить то, что они везли в сумках, притороченных к седлам лошадей, однако Кривой Джон всегда был хитрым и скрытным старым лисом и мало трепался о деле, разве что поведал вкратце о месте назначения. В конце концов, Смита это устраивало, до определенных пор, само собой. До тех самых, когда деревянный брус, державший второй этаж салуна, не решил, что ему хватит гнить, растрачивая себя на пользу людишкам, и не рухнул, воспользовавшись несильным землетрясением, вниз, прямо на бедного Джона. И те самые сумки, которые они забрали в старой часовенке, теперь принадлежали только Смиту, хотя что с ними теперь делать, он понятия не имел.
Городишко этот ему не понравился сразу. И названием своим – Красная Гора, и тремя трупами, уныло болтавшими высохшими под знойным солнцем ногами на виселице в полумиле от въезда в город. Да и сама тишина, с которой городок встретил путника, веселья не прибавляла, и если бы еще в салуне не было виски – кто ж станет пить пиво в такую жару – Смит совсем бы сдал.
А вот этот местный, еле стоящий на ногах у стойки, насчет пива был совсем другого мнения.
– Твой пойло – дерьмо, – с каким-то непонятным акцентом рычал потный грязный толстяк, стуча пивной кружкой по стойке. – Твой пойло, твой дом, и твой жизнь.
Покачнулся, выпустил кружку – она звонко упала на пол, но не разбилась – снова покачнулся, в другую сторону, и, наконец, с грохотом повалился рядом с ней.
– Хэй, Мисси! – прорычал он, не делая попыток встать. – Два пива мне, быстро!
И захрипел.
Смиту было плевать.
Всем было плевать, включая бармена, Мисси, прислуживающей в салуне, и тех двоих, видимо здешних, сидевших в темном углу и о чем-то все время громко шептавшихся. Бармен лишь повел бровью, поставил чистый стакан в буфет позади себя, перекинул полотенце через плечо, и продолжил:
– Они орали, что порежут чертовых гринго на кожаные ремни, понимаешь, парень. Их было семеро, мексиканцев-то, и у всех по два револьвера, а перед ними стояли всего двое парней, вооруженных ружьями.
– Опасная ситуация, сказал бы я, – мотнул головой Смит. – Чертовы мексикашки – как динго, поодиночке не страшны, а вот когда сбиваются в стаю…
– Именно, парень. Но гринго тоже были смелые ребята. Один из них, пусть будет Джим, и говорит мексиканцам, мол, когда на плантации дерутся два нигера, в кого стреляет надсмотрщик? И сам отвечает: правильно, в мексиканца, который это затеял.
Смит поперхнулся виски.
– Да-да, парень, – рассмеялся бармен, – именно так. А когда они стали красными от гнева, что твой чертов чили, прозвучало семь выстрелов, один за другим, и мексиканцы свалились, как мешки с дерьмом. И ни один из парней не шелохнулся, а знаешь, почему, Смит? Потому что они не стреляли.
Смит недоумевая поднял бровь.
– В тот момент, пока мексиканцев отвлекал парень, которого я назвал Джимом, в салун зашел отряд кавалеристов, которые быстро поняли, в чем там дело. Вот они-то и продырявили бандитские шкуры.
– В спины? – удивился еще больше Смит.
– Туда, парень, именно в спины. И еще в затылки, чтоб уж наверняка, потому что с мексиканцем наверняка – только когда у того в голове есть немного свинца!
И бармен снова расхохотался.
Смит угрюмо улыбнулся в отве