Люди гибнут за металл
Стасс Бабицкий
Сыщик Мармеладов #8
Май 1899 года. В дождливый день к сыщику Мармеладову приходит звуковой мастер фирмы «Берлинер и Ко» с граммофонной пластинкой. Во время концерта Шаляпина он случайно записал подозрительный звук, который может означать лишь одно: где-то поблизости совершено жестокое преступление. Заинтригованный сыщик отправляется на поиски таинственного убийцы.
Люди гибнут за металл
Стасс Бабицкий
© Стасс Бабицкий, 2019
ISBN 978-5-4496-9470-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Коренастый незнакомец протиснулся в дверь бочком, пыхтя и отдуваясь. С промокшего насквозь макинтоша стекала вода, а на голове поблескивал рупор от граммофона, надетый вместо шляпы.
– Вы что же, в таком виде шли по улице?! – удивился Мармеладов. – Признаюсь, мне в жизни тоже приходилось носить причудливые головные уборы, но вы с этой трубой меня перещеголяли. Оригинальный способ укрыться от дождя.
– Нет, что вы. От дождя я прячу пластинку, – посетитель высвободил из-под плаща короб, укутанный в клеенку. – Позвольте, я поставлю граммофон? Руки оттягивает, сholera, сил уж нет никаких!
Сыщик посторонился, пропуская нежданного гостя к столу. Тот выдохнул с облегчением и начал разматывать клеенку.
– Не подумайте дурного, я вовсе не сумасшедший. Просто эту чертову штуку не запихнешь в подмышку, вот и пришлось…
Он приподнял золоченую загогулину за уголок, словно цилиндр.
– Дульцкий. Конрад Дульцкий. Звуковой мастер фирмы «Берлинер и Ко». Тысяча извинений за то, что вторгся без приглашения, но… Вы непременно должны это услышать!
Коротышка приладил трубу к граммофону.
– Я не люблю музыку, – предупредил сыщик, с любопытством заглядывая в рупор, расписанный изнутри зелеными листьями.
– Я тоже. Слушать одну и ту же песню по сто раз в день весьма утомительно. Мне ведь приходится лично проверять качество каждой пластинки… Но куда больше раздражают капризы господ артистов!
Дульцкий выудил из жилетного кармана табакерку и вытряхнул на ладонь дюжину серебряных иголок. Выбрал одну, остальные ссыпал обратно в коробочку.
– Третьего дня довелось записывать Шаляпина. Матерь Божья, как он рычит! Иглу сметает в сторону, будто ураганом – такой напор, такая страсть. Несколько заготовок запороли, пока подладились под его чертов бас. Федор Иваныч спел четыре арии из разных опер, а под конец, несколько народных песен. Запросил три тысячи рублей за все. Дорого, да. Но кто же откажет самому Шаляпину?!
Он сдул пылинки с черного диска.
– К тому же половину суммы дал Савва Иваныч. О, знали бы вы, как он обожает оперу.
– Очевидно, не настолько сильно, раз уплатил лишь половину, – улыбнулся Мармеладов.
– Зато он пригласил нас делать запись в своем доме на Сретенке. В музыкальной гостиной… Гостиная, ха! Это целый театр! Настолько огромный зал, что там даже рояль не сразу в глаза бросается. Рояль! Это вам не безделица. Например здесь, – Дульцкий оглядел комнату сыщика, – рояль точно не уместится… А в гостиной у Мамонтова кресла для публики в пять рядов! И вместо декораций, представьте себе, огромные стеклянные двери распахнуты прямо в цветущий сад. От этой красоты Шаляпин пришел в благодушное настроение и спел просто божественно. Потом уселся к столу, выпил водки и потребовал прослушать записи. Я поставил «Ноченьку». Ах, как трогательно она звучала. Нежно, невесомо… Федор Иваныч слушал, склонив голову. До самого конца, до последней протяжной ноты… А потом схватил диск и сломал пополам. Будто бес в него вселился. Кричит: «Врешь! Нельзя такое народу отдавать!» И глазами вращает так жутко! Вторую пластинку сдавил своими ручищами, осколки во все стороны так и брызнули. Остальные в камин швырнул. «Врешь, кочерыжка! Вр-р-решь!» Словно раскаты грома. Словно канонада на поле боя! Мамонтов бросился его успокаивать, а за ним и все семейство. Меня вытолкали взашей, не слушая возражений. Я кричу: «Аппарат верните!» Куда там… Три часа под окнами простоял, пока артист не уехал. Потом только пустили…
Звуковой мастер вздохнул и начал крут