Джек стоял у картины и задумчиво смотрел на нее. Да, он любил искусство. И что тут такого? Обычный бандит не может себе позволить заглянуть в картинную галерею? Это бред. И Джек был уверен в том, что каждый человек, пусть даже таскающий с собой ствол круглосуточно, имеет право наслаждаться творениями прошлого. Но его друзья, похоже, были иного мнения. В последнее время они стали шутить еще чаще, и Джек не мог передать, насколько это его раздражало. Прослыв человеком импульсивным и эмоциональным, он был известен тем, что никогда не боялся сказать в лицо все, что он думает о собеседнике. Иногда это заканчивалось для него хорошо, иногда не очень. Одни ценили его за честность, другие сразу лезли на рожон. Но Джеку это доставляло ни с чем несравнимое удовольствие. В глубине души, он всегда считал себя провокатором. Провокатор и раздражитель от Бога, считал Джек, это тот, кто способен раскрутить, казалось бы, довольно невинную эмоцию или идею и довести ее до абсурда. Абсурд – это прекрасно. Особенно необоснованный и идущий из самых злых глубин души. Джек осознавал, что когда-нибудь это природное влечение к абсурдному юмору сведет его в могилу, ведь в криминальном мире такой тип людей не особо ценился. Но было кое-что, за что Джеку прощали и любовь к картинам, и вечно лохматую голову и даже шутки на грани фола. Он всегда исправно приносил деньги.

Джек вздохнул, еще раз посмотрел на тонущие корабли, изображенные на картине и, резко развернувшись, вышел на улицу. На ступенях галереи его уже ждал Сэм.

– Эй, напарник! – прокричал он. – Ну, сколько картинок сегодня успел заценить?

– Заглохни, Сэм, – отозвался Джек. – Сам знаешь, эта галерея поднимает мне настроение. Все лучше, чем торчать с ребятами Винчестера в этом проклятом баре на углу улицы.

– Как скажешь, приятель! – развел руками Сэм, пропуская друга вперед. – Только вот Бобби Саквояж уже две недели не получал от меня долю с того казино.

– Какого казино?

– Ты смеешься? Которое мы взяли в прошлом году. У тебя голова совсем того, Джеки – бой?

– Не язви, – потер виски Джек, когда они переходили улицу. – Я на таблетках.

– Знаю я твои таблетки! – Сэм взъерошил другу и без того не слишком аккуратные волосы. – Антидепрессанты, значит. Все еще закидываешь их внутрь?

– Уж прости, что я не могу все выходные проводить в постели с очередной проституткой, как ты! – огрызнулся Джек в ответ. – Мы на них деньги делаем, а Бешеный Пабло всегда учил разделять бизнес и отдых. А если продолжишь и дальше совать в них свой инструмент, то никакой ювелир уже не спасет, понял?

– Ювелир, говоришь? – расхохотался Сэм. – Я за своим бриллиантом сам послежу, ты мне в штаны не лезь! А насчет босса ты верно сказал, он человек мудрый. Но больше все-таки жестокий.

– Он просто знает, что с нами по- другому никак. Мой отец был таким же.

– Твой отец? – удивленно переспросил Джек, когда они уже достигли дверей бара. – Так он ведь вроде в космос улетел, и ты его почти не видел?

– Мама рассказывала о нем, – неохотно пожал плечами Джек. – Может, он сейчас где-то на Луне строит новую космическую станцию?

– Все возможно, Джек. В твоем случае я уже ничему не удивлюсь.

С этими словами Сэм вошел в бар, а Джек проследовал за ним.

Когда друзья вошли, в их сторону повернулось несколько голов, но особого внимания они не привлекли, и сидящие в баре бандиты повернулись обратно, продолжив разговор. Бар был традиционным местом сбора для бандитов Винчестера, который возглавлял боевую группу семьи Бешеного Пабло. Обычные посетители сюда заходили очень редко, здесь можно было увидеть только совсем отпетых ребят, ну и может еще байкеров. Что в принципе одно и то же.

– Эй, парни! Художник пришел! – язвительно отозвался из угла бара мутный тип по кличке Генри Дважды. Потому-что он все повторял дважды. Вот и сейчас на его реплику особо никто не отреагировал, пиво продолжило литься в глотки, сигаретный дым продолжил клубиться в воздухе, разговоры о женщинах и машинах не прекратились.

– Художник пришел! – повторил Генри. – Ну и черт с вами.

– Какой я тебе художник? – придвинул к нему стул Джек. – Просто люблю картины.