Мортидо

Павел Манштейн

Макс – писатель, у которого с женщинами ровным счётом не складывается ничего, да и с писательством, по правде говоря – тоже. Из новостей он узнает о суицидальной игре «Белый кит» и решает сыграть, чтобы выйти из творческого кризиса, заодно написав хоть что-нибудь, кроме предсмертной записки. Но приняв правила квеста, писатель понимает, что выйти из этой игры невозможно. Выход один – в небо, но очень скоро Макс сталкивается с собственным прошлым и на кону оказывается нечто большее, чем его собственная жизнь. А его прошлое обещает раскрыться в новом свете, если это вообще светом назвать можно.

Павел Манштейн

МОРТИДО

Пролог

Холодное весеннее солнце высвечивает силуэт молодой девушки, взгляд которой я не вижу, но чувствую. Не смотря на то, что солнце слепит меня, я вижу, как мокрые от недавнего дождя волосы развеваются на лёгком ветру. Дрожащие ноги хотят, но не могут сделать шаг в её сторону, внутри всё переворачивается от страха выбора, в котором любые последствия не обрадуют меня. Её дрожащий голос пробивается до меня сквозь четыре метра холодного воздуха: не надо, прошу тебя… Я ничего не могу ей ответить. Хочу, но не могу. Голосовые связки отказываются воспроизводить звук. Точка невозврата уже пройдена, я не могу ничего изменить. Я отвечаю ей: ты знала, на что шла. Её правая рука поднимается к лицу, она вытирает глаза и до меня доносятся всхлипывания. Она начинает плакать. Она не хочет умирать, она слишком молода для этого.

Если она не сделает шаг за границу этой крыши, то придётся этот шаг сделать мне, а иначе, мне просто помогут сделать этот шаг. Таковы условия игры, в которую вступила она. Она проиграла, а я пока где-то между проигрышем и небольшой отсрочкой от смерти. В этом вся суть «Белого, синего кита», ты умираешь на пятидесятый день, либо находишь того, кто умрёт, и получаешь отсрочку на семьдесят дней. Двадцать на поиск жертвы, а пятьдесят на то, чтобы подвести её к последней точке. Все по-разному попадают в эту игру; кто-то думает, что ему хватит ума не втянуться в это, кто-то относится к этому как глупой интернет-шутке, вступает, а потом не может выйти. Никто не выходит из этой игры живым.

Анна делает несколько шагов в мою сторону и останавливается. Всхлипывания доносятся до меня всё отчётливее, солнце скрывается за её спиной, и я начинаю различать черты её лица. Покрасневшие от слез, голубые глаза умоляюще смотрят на меня, словно я могу что-то изменить, инсценировать её смерть и тем самым спасти себя и её. Но я не могу. За мной следят, с минуты на минуту здесь будет человек, в руках которого моя жизнь и я не смогу забрать её обратно. Анна поворачивается спиной ко мне, прикрывает рукой глаза, оборачивается, и блеклая улыбка на её губах произносит: смотри, какое красивое солнце, разве оно не стоит того, чтобы жить? Спустя секунду она падает на колени и громко плачет. Я слышу, как открывается дверь, которая ведёт на эту крышу, слышу шаги. Наступает момент, когда либо я сброшу Анну с крыши соблюдая правила игры, либо сбросят меня, и она получит отсрочку в семьдесят дней. Но эта отсрочка – не спасение. Убивать ради того, чтобы выжить – сомнительная перспектива, и умирать ради того, чтобы наградить таким спасением другого человека – сомнительный героизм.

Шаги усиливаются, я уже слышу цоканье каблуков по старой крыше. Это молодая женщина лет тридцати. Она не сильно старше, чем я или Анна, но в её власти слишком многое, чтобы отнестись безразлично к её появлению. Застывшее в гримасе презрения лицо женщины говорит: у тебя три минуты, если ты не поможешь ей, то я помогу тебе. Она достаёт пистолет из внутреннего кармана темно-серого пиджака и направляет дуло прямо на меня. Очередная точка невозврата, каких в этой игре тысячи – наступает с появлением этой женщины. Анна умоляюще смотрит на меня, возложив на мои плечи свои ожидания, которые известны только ей. Женщина подходит ко мне, и холодная оружейная сталь касается моего виска. Справа стоит моя смерть, а впереди стоя на коленях заплаканными глазами смотрит моя жизнь, отсрочка на семьдесят дней, сомнительное спасение. Что бы я выбрал, е