Глава 1. Шут

Май пришёл в город с тёплыми ветрами и ясной погодой. Такого яркого и почти по-летнему жаркого окончания весны не помнили даже старожилы. Люди удивлялись и радовались, они переодевались в летние вещи и стремились на проспекты и бульвары, соскучившись по солнцу.

Горы на горизонте подёрнулись полупрозрачной дымкой, цветение садов захлёстывало пригороды, разноцветные клумбы придавали улицам праздничное настроение. Казалось, все вокруг стали больше улыбаться, оттаяв после долгой зимы в лучах ласкового солнца. Май закружил головы, опоил медовым ароматом, заставил верить в лучшее.

Вот и последнее выступление цирка в этом сезоне называлось «Майская круговерть». На афишах в ярком свете софитов вышагивал клоун, а над ним кувыркались гимнасты, и было что-то такое в этой картине, что труппа, не сговариваясь, прозвала афишу «шутом».

Все они долго готовились к громкому финалу, работали так много и старательно, что едва находили время на сон. Ведь это представление должно было стать одновременно концом и началом, ознаменовать новую эру для всего цирка.

Каждый в труппе ждал этого дня с таким волнением, будто то был его личный «звёздный час». Быть может, артисты были так упорны и настойчивы потому, что им хотелось отблагодарить человека, который столько лет посвятил цирку, сделал его не только своим домом, но и спокойным причалом для всей труппы. Однако всегда приходит пора прощаться, старый директор уходил, и вся «Майская круговерть» посвящалась в большей степени ему.

С одной стороны, Николай Васильевич ещё был одним из обитателей циркового дома, а вот с другой – он уже почти что превратился в зрителя. Зрители же для циркачей – священны. Так что, грех было не постараться, не выложиться по полной.

В наше время цирк стал менее популярен, ведь у людей теперь было так много развлечений. Но этот сумасшедший, цветущий май, солнечное тепло, зажигавшее улыбки, даже шут, что смеялся на афише, многим напомнили о жёлтом круге манежа. На последнее выступление были проданы абсолютно все билеты, трибуны оказались переполнены.

Но всё-таки, помимо светлой радости, смеха и веселья, как будто бы в самом воздухе притаилась капелька печали. Да и кто же не знает, что именно так и бывает, когда сменяются времена. Это – то самое напряжение, что пронизывает воздух перед майскими грозами.

Были ли грозой аплодисменты, взрывающие арену, или же предчувствие касалось чего-то иного? Кто мог это знать? Ответов не оказалось, только едва ощутимая дрожь, едва заметное натяжение нитей судьбы.

В тот день сияющая в свете софитов арена казалась солнечным кругом. Пройдя сквозь форганг, Николай Васильевич остановился в центре, рассматривая зрителей, заполнивших трибуны до отказа. Сколько лет он отдал манежу, а всё равно сердце привычно замирало от восторга, от ощущения причастности к этому миру, к улыбкам публики, к чистой детской радости и, конечно, к чудесам. Ведь какой цирк без чудес?

Финальное представление, безусловно, удалось, и это радовало столь же сильно, сколько заставлял грустить тот факт, что уже завтра Никонов перестанет быть директором этого цирка и уйдёт на заслуженный покой. Но, отгоняя горькие мысли, Николай Васильевич улыбнулся и слова нашлись сами собой, уже не те, что он столько репетировал раньше.

– Друзья, цирк стал моим домом…

Пока он говорил, перед его глазами перелистывались воспоминания. Цирк покорил, очаровал и привязал его к себе, когда Никонов ещё откликался на «Коленька». Сколько ему тогда было лет? Едва ли исполнилось шесть. Удивительно, но детская мечта, детская жажда быть причастным к этому волшебному миру реализовалась, Николай Васильевич действительно нашёл себе место в храме света и смеха.

Теперь он пытался рассказать об этом пришедшим на представление зрителям. Как ни странно, голос не срывался, тёк плавно и звучно, хотя душа и дрожала от сдерживаемой грусти. Как жаль, как безумно жаль было ему покидать родной цирк!

Хотелось прямо здесь и сейчас, перед тысячью сияющих улыбками лиц рассказать как на исповеди всё о своей безумной любви к цирку, к манежу, к арене. Объяснить, что тут, и правда, творится волшебство.