Вельяминовы. Время бури. Часть первая. Том третий
Нелли Шульман
После Мюнхенского соглашения Прага находится под угрозой вторжения нацистской Германии. Советский Союз вступает в открытый военный конфликт с Японией на реке Халхин-Гол. Начинается Вторая мировая война.
Вельяминовы. Время бури
Часть первая. Том третий
Нелли Шульман
Иллюстратор Анастасия Данилова
© Нелли Шульман, 2019
© Анастасия Данилова, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-4474-0832-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть десятая
Прага, ноябрь 1938
Темно-красный трамвай притормозил на повороте. Мелкий дождь хлестал по стеклам. На пустой площади у церкви святой Людмилы ветер трепал мокрые плакаты: «Позор предателям, Чемберлену и Даладье! Помогайте беженцам из Судет!». Рядом висело объявление: «Словаки запятнали себя, бросив Чехию на произвол судьбы».
Месяц назад Словакия объявила о своей независимости. Внизу объявления напечатали карту. Остаток Чехии, прятался в окружении жирных стрелок и заштрихованных областей. Оккупированные войсками Гитлера Судеты отмечала свастика. На севере стояли польские войска, на юге венгерские.
Размеренно забил церковный колокол. Высокий мужчина, в хорошем пальто, соскочив с подножки трамвая, развернул зонтик. Над крышами Краловских Виноград виднелись высокие башни синагоги, стоявшей на Сазавской улице. Аарон шел мимо запотевших окон кафе, минуя редких прохожих. Дождь становился сильнее, дома тонули во влажной, холодной дымке.
В кармане у рава Горовица лежал американский паспорт. Немецкую визу перечеркивал штамп: «Аннулировано без права апелляции». Аарону, до сих пор, казалось, что его руки пахнут гарью. Над Ораниенбургерштрассе висел жирный, черный дым. Синагога горела, витрины магазинов, и кафе были разбиты, под ногами хрустели осколки стекла. Ночью эсэсовцы, приехавшие в еврейский квартал, хлестали железными прутьями по окнам. В августе полиция объявила о прекращении действия видов на жительство для иностранцев. Виза Аарона истекала осенью. Посоветовавшись с раввинами, он решил вести себя тихо. Рав Горовиц заметил: «Посмотрим. Может быть, удастся остаться».
Евреям, выходцам из Польши, жившим в Германии, с польскими паспортами, подобное не удалось. Тысячи человек, в товарных вагонах, доставили на восточную границу. Польское правительство сначала отказалось принимать беженцев. Рискуя тем, что его не впустят обратно в Германию, Аарон поехал в Варшаву. Раввины, и руководство еврейской общины, уговорили правительство дать разрешение на въезд старикам, и семьям с детьми. Вдоль границы спешно возводились лагеря беженцев. Люди мокли в палатках, под осенним дождем, готовя еду на кострах.
В начале ноября еврейский юноша Гершель Гриншпан, родителей которого депортировали из Германии, застрелил секретаря немецкого посольства, в Париже. Геббельс выступил по радио:
– Национал-социалистическая партия не унизится до организации выступлений против евреев. Но если на врагов рейха обрушится волна народного негодования, ни полиция, ни армия не будут вмешиваться.
На следующий день в Берлине начали жечь синагоги и громить магазины. Аарона арестовали прямо на Ораниенбургерштрассе. Эсэсовцы, переодетые в штатские костюмы, ломали вывески, и крушили мебель. Ворота кладбища на Гроссер Гамбургерштрассе снесли, расколов надгробные памятники. Когда полицейские затаскивали его в кузов, Аарон успел подумать:
– Могилы предков Габи разрушили. Господи, сделай что-нибудь, я прошу Тебя… – в полицейском участке, ненавидя себя за такое, он потребовал вызвать американского консула.
Во дворе стояли машины, отвозившие берлинских евреев в тюрьму Моабит, а оттуда, по слухам, в Дахау и новый концентрационный лагерь, Бухенвальд. Его не били, просто заперли в камере, забрав паспорт. Аарон опустил голову в руки, стараясь не слышать грохот сапог по коридору, умоляющий голос арестованного:
– Дайте мне узнать, что с моей женой, с детьми… Пожалуйста… – полицейские расхохотались. Человек жалобно закричал: «Не надо, не надо…».
– Я не могу, – говорил себе Ааро