У кромки океана
Ким Стэнли Робинсон
Калифорнийский триптих #3
В своем романе, заканчивающем «Калифорнийский триптих», Робинсон снова переносит нас в середину XXI века. Книга не является буквальным продолжением двух предыдущих романов. Вся трилогия – разные альтернативные версии одного мира. «Дикий берег» изображал общество, пережившее ядерный холокост. «Золотое побережье» отражало кризис эпохи гонки вооружений и неконтролируемого технологического прогресса. «У кромки океана» посвящен экологической и социальной утопии, созданной при помощи ограничения численности населения, закрытия мультинациональных корпораций, запрета войн и рационального использования возобновляемых ресурсов.
Кевин, молодой архитектор и строитель, выросший в этом «зеленом» мире, оказывается вовлечен в конфликт с Альфредо, мэром Эль-Модены, который хочет построить медицинский центр на заповедной и идиллической территории. За мэром стоят безликие силы остатков корпораций. К борьбе присоединятся адвокат Оскар и дед Кевина – Том Барнард, бывший диссидент и один из создателей нового общественного строя.
Ким Стэнли Робинсон
У кромки океана
Kim Stanley Robinson
Pacific Edge: Three Californias (Wild Shore Triptych)
© К. Королев, перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Моим родителям
1
Никакие неприятности не могут омрачить такое утро. Прохладно, пахнет шалфеем. В воздухе царит та ясность, что приходит в Южную Калифорнию, когда Санта-Ана[1 - Ветер, дующий с одноименного перевала. (Здесь и далее примеч. пер.)] прогоняет туманы к морю. Воздух прозрачен, как хрусталь, и до заснеженных гор Сан-Габриэль, кажется, можно дотянуться рукой, хотя они и в сорока милях отсюда. Склоны голубых предгорий прорезаны глубокими ущельями. У подножий, простираясь до самой кромки прибоя, тянется широкая прибрежная долина, на которой при взгляде сверху не видно ничего, кроме верхушек деревьев: рощи апельсинов, авокадо, лимонов, маслин, живые стены пальм и эвкалиптов, тысячи видов декоративных растений – и природных, и выведенных человеком. Вся равнина кажется буйно разросшимся садом, а восходящее солнце раскрашивает пейзаж разнообразными оттенками зеленого.
По горной тропинке спускается человек, временами останавливаясь, чтобы полюбоваться окрестностями. Он идет небрежной дерганой походкой, играючи перепрыгивая с камня на камень. Несмотря на свои тридцать два года, поведением он напоминает мальчишку, убежавшего гулять в зеленые холмы. На целый бесконечный день…
Человек одет в рабочие брюки защитного цвета, спортивную рубашку и замызганные теннисные туфли. Большие руки покрыты царапинами.
Временами он прерывает прогулку, хватает воображаемую бейсбольную биту и резко взмахивает перед собой с громким возгласом: «Бац!» Голуби, бросая любовные игры, разлетаются в разные стороны, человек улыбается и скачет по тропе дальше. Красная шея, кожа в веснушках, блекло-голубые, будто сонные, глаза, соломенные волосы торчат во все стороны. Лицо длинное, скуластое.
Заглядевшись на парящую в небе «Каталину» – маленький гидросамолетик, человек вдруг спотыкается и делает несколько гигантских скачков, чтобы удержать равновесие.
– Не говори «гоп!» – крякает он, благополучно приземлившись на ноги. – Что за денек!
* * *
Человек этот направлялся к Эль-Модене. Со всех сторон туда же стекались его друзья: по одному и по двое, пешком и на велосипедах, чтобы встретиться на разрытом перекрестке. Взяв кто кирку, кто лопату, люди попрыгали в ямы и принялись за работу. Грунт летел в бункеры, кирки звонко разбивали камни, громкими голосами друзья делились новостями прошедшей недели.
Им повезло: в раскопе оказалась целая улица. Это был большой перекресток: четырехрядные асфальтированные дороги, белый бетонный бордюр, большие стоянки для автомобилей с заправочными станциями по углам и торговым центром позади. Домов уже не было, большая часть асфальта отправлена в переработку на химзаводы в Лонг-Бич, и люди продолжали зарываться глубже.
Когда человек подошел к ямам, друзья приветствовали его:
– Привет, Кевин, гляди, что я нашла!