Война и мир Джудит Батлер

Ирина Анатольевна Жеребкина

Сергей Васильевич Жеребкин

Долгое время в странах бывшего СССР Джудит Батлер воспринимали прежде всего как гендерного теоретика, в частности – теоретика квир перформативности. Задача этой книги состоит в том, чтобы представить ее как философа. Более того, как политического философа, ищущего политические решения в условиях новой, по ее мнению, онтологии социального – онтологии войн. Хотя Батлер критикует свое правительство, свой национализм, свою религию, но в политических стратегиях, которые она анализирует, легко узнаваемы наши постсоветские, с которыми мы сталкиваемся в своем собственном политическом, экономическом и культурном контексте.

Ирина Жеребкина, Сергей Жеребкин

Война и мир Джудит Батлер

© И. А. Жеребкина, С. В. Жеребкин, 2018

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018

Предисловие

Джудит Батлер как зеркало нашего капитализма

Долгое время в странах бывшего СССР Джудит Батлер воспринимали прежде всего как гендерного теоретика, в частности – теоретика квир перформативности. Задача этой книги состоит в том, чтобы представить её как философа. Более того, как политического философа, ищущего политические решения в условиях новой, по её мнению, онтологии социального – онтологии войн. Что такое онтология войн и соответствующие ей некрополитики? Ответ Батлер здесь имплицитно и поэтому неявно для читателя опирается на определение понятия голой жизни Агамбеном: в ситуации современной онтологии войн единственное право человека – это право быть безнаказанно убитым. Однако даже если мы согласимся со сформулированным с опорой на Агамбена диагнозом Батлер по отношению к современности, тем не менее мы будем вынуждены отвечать на вопрос «что делать?» в этой ситуации. Множество возможных ответов на него логически укладываются в два основных – или 1) описывать и фиксировать невыносимые для жизни человека экономические, социальные и политические характеристики онтологий войн как порядка данного или 2) искать пути выхода за их пределы, фактически, вступать в сферу невозможного, непредставимого, превышающего порядок данного.

Исторически гендерные исследования в бывшем СССР возникли как способ исследования порядка данного, конкретнее – как исследования гендерных отношений в различных областях социальной реальности. Предполагалось, что если мы будем знать, как устроены/сконструированы гендерные порядки, то в таком случае мы сможем менять их в сторону гендерного равенства. Следствием этой установки является тот факт, что в бывшем СССР сегодня нет гендерных теоретиков, и что в области гендерных исследований в лучшем случае мы имеем эмпирические исследования различных «гендерных проблем». То есть сначала эмпирические «проблемы», а потом уже во вторичном жесте зависимые от порядка данного теоретические попытки исследовать их.

При каких условиях появляются феминистские и гендерные теоретики? Только тогда, когда вместо исследования порядка данного и следования логике эмпиризма, они отваживаются не следовать за ними, но менять их. То есть открывать и утверждать порядки невозможного. Реальность в таком случае предстаёт как реальность того, что должно быть, а не того, что есть. В частности, даже признавая современные онтологии как онтологии войны, мы получаем шанс говорить не о войне, но о мире (как о том, чего нет, и что сегодня представляется невозможным).

Такой подход к описанию реальности прежде всего ставит вопрос о смене языка, который, описывая невозможное, сам по необходимости обретает модус невозможного. Таким и является язык Батлер, и таким всегда был язык тех, кто начинал новое, то есть еще не существовавшее в истории. Батлеровские эксперименты с языком философии, направленные на указание пределов объективности, то есть на указание «страстей и аффектов» как измерение онтологической негативности «без опоры на некие незыблемые основы», по выражению Шанталь Муфф, направляют нас на то, чтобы ориентироваться на никогда не данную эмпирически, например, на свободную женскую субъективность, способную противостоять логике милитаризма. Характерно при этом, что работающую с невозможн