Агония
Жан Ломбар
История в романах
Жизнь Жана Ломбара (1854–1891) определяется одним словом: усилия. Трудолюбие этого бедняка было неукротимо. Он был неизвестен и, чтобы пробиться, поднимал горы. Будучи необразованным, он узнал больше, чем знают ученые. Простой работник, золотых дел мастер, он создавал газеты, писал романы, стихи, биографические статьи… Ломбар, которому жизнь доставалась с трудом, не отступал не перед чем. Он весело нес каторжное бремя литературного труженика и среди других работ по заказу находил время писать свои романы, редкие по силе и оригинальности. Значительная часть его литературного наследия разбросана без подписи или под псевдонимами по разным изданиям. Роман «Агония», публикуемый в данном томе, посвящен эпохе недолгого правления императора Элагабала (III в. н. э.). В нем ярко и достоверно повествуется о временах крушения Римской империи. Ломбар рисует страшную картину завоевания и осквернения Рима сладострастными и свирепыми культами Азии. Здесь всё: непристойная и разгульная жизнь римской знати; избиение христиан и надругательство над римскими святынями; пожары и гнусные обряды; восстание плебейских масс и бесчинства наемников-преторианцев; неистовая похоть обезумевшего народа… Борьба различных общественных сил сливается в финале в картину всеобщего хаоса и уничтожения, ведущего к гибели всех главных героев.
Жан Ломбар
Агония
© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2008
© ООО «РИЦ Литература», 2008
* * *
Теодору Жану
Тому, кто с некоторыми другими, несмотря на неприязнь и неблагодарность, остался другом прежних дней.
Жан Ломбар
«Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится».
(Апокалипсис, XVII, 8)
Книга I
I
Корабль равномерными ударами весел бороздил сапфировое пенящееся море, и красный парус едва округлялся в царящей вокруг тишине, ее не нарушал никакой звук: ни призывы экипажа, ни песня гребцов на рядах скамеек под мерный такт жезла гортатора; а путешественники, облокотясь о борта судна, мечтали безмолвно.
То были: римлянин, два грека, кипрский купец, александриец, несколько италийцев, возвращающихся из восточных портов. Хотя и утомленные долгим путешествием, остановками по берегам, ночами, протекшими под указаниями звезд, они привыкли любить это море, с которым теперь предстояло им расстаться с сожалением. И поэтому перед их глазами еще виднелись города на утесах и берегах, храмы, моря, пересеченные островами, сожженными солнцем и истерзанными бурями, – краски всех оттенков, от серебристо-белого до огненно-красного вперемесь с синим и зеленым.
Под взглядом прореты, который на носу корабля следил за горизонтом, одни матросы налегли на реи, другие натягивали парус, и корабль запрыгал по волнам к еще невидимому берегу, с прямо стоящими римскими знаменами, которые капитан-магистр приказал укрепить на палубе.
Море, бледное, зеленое, темно-синее, было испещрено стаями длиннокрылых птиц. Небо, совсем белое на горизонте и лазурное в зените, испещренное медленно плывущими облаками, раскинулось беспредельной пустотой, и морская гладь дышала печально торжественной тишиной, спокойной грустью, почти чарующей.
Коснувшись песчаного дна, корабль, высоко подняв носовую часть, остановился на миг. Тогда гортатор поднял жезл, и содрогнувшиеся на скамьях гребцы возобновили свою песню в ритме, более резком, более неровном. И весла равномерно стали подниматься и опускаться, унося корабль на вздымающейся пене меловой белизны и под резкими движениями руля в руке кормчего-губернатора – в красной войлочной шапке на голове.
Теперь путешественники беседовали медленно под очарованием путешествия и в предчувствии близости берега, возвещаемого уже совсем иной качкой, чем было в открытом море. Магистр, сидя на своем троне, подавал знаки матросам; невольники, появляясь из квадратных люков, выбрасывали на палубу товары, тюки тканей и кож, сундуки, украшенные медью и слоновой костью, круглые ящики с книгами в свитках, силь