Робот

Алексей Петрович Бородкин

Эдгар Уитмен – примитивный робот. Помощник по сельскохозяйственным делам. Однако Эдгару очень хочет стать человеком. Для этого он готов учиться, работать (сутки напролёт) и даже… убить, похерив запреты робототехники. Откуда такое рвение? Просто однажды Эдгара Уитмена сбил грузовик, его искорёженное тело хотели отправить под пресс, но… все остальные подробности – в рассказе. В тексте присутствует одно полунецензурное слово, использованное для передачи живой словесной речи.

Многие вещи я уже подзабыл, говорит он, некоторые выветрились. Стёрлись. Превратились в прах.

Задумывается.

Добавляет, что память человеческая несовершенна:

– Рано или поздно, детали ускользают, как выскальзывает из тележки батончик сникерса, – раскрывает ладонь, бросает невидимый мячик. Через ажурную решётку это выглядит неясным движением тени. – Вы замечали, святой отец, наша память похожа на тележку из супермаркета? Разве нет? Каждый распоряжается ею по своему усмотрению. Кто-то грузит пару-тройку крупных упаковок – ярких событий – и дополняет оставшееся пространство россыпью мелких переживаний. Кто-то равномерно заполняет память небольшими вкусными событиями-воспоминаниями.

Святой отец издаёт гортанный звук "гм-кха"… Неочевидно высморкался ли он, прочистил горло или выразил своё согласие… быть может, протест?

Мужчина хочет продолжать.

На мгновение задумывается: кто он в данный момент? Посетитель? Гость? Клиент? Проситель? Он исповедуется, а значит святой отец его обслуживает… Но, нет, решает, "здесь другое… не то, что в магазине или парикмахерской".

Он – исповедующийся и нечего здесь выдумывать.

– У кого-то в тележке памяти полный порядок: всё разложено по полочкам: хлеб в одну сторону, бакалея в другую, мясо – отдельно. Чтобы не запачкать сукровицей остальные продукты. Бактерии проникают через полиэтиленовый пакет. Вы знали об этом, святой отец? Бактерии… сейчас все боятся этой заразы. Больше, чем гонореи. – Хочется поговорить на эту тему, но разговор и так уже достаточно уклонился. Мужчина чувствует эманацию нетерпения с другой стороны решетки. Долгий день подходит к концу и святому отцу не терпится снять казулу и отправится домой.

"Вполне возможно, его ждёт ужин при свечах, – допускает исповедующийся. – Бокал вина и вечер в компании приятной женщины. Почему нет? В таком времяпровождении нет ничего греховного…"

– Но в большинстве тележек царит бардак. Воспоминания набрасываются хаотично и никак не систематизированы.

– Это вполне нормально, – священник впервые подаёт голос. – Воспоминания укладываются по мере их поступления. Однако прошу тебя, сын мой, приблизься к себе. Ведь ты хочешь рассказать о себе, не так ли?

– Простите, святой отец, я только хотел сказать, что все события в тележке нашей памяти со временем сжимаются, усыхают, делаются меньше. Теряются краски и яркость наших воспоминаний. В конце концов, они выскальзывают через металлические прутья, падают на пол супермаркета и теряются под ногами других покупателей.

Мужчине хочется сказать "других людей", однако он произносит слово: "покупателей".

– Это называется "забыть".

Священник кряхтит.

– Когда ты исповедовался в последний раз, сын мой?

Мужчина трёт ладони одну об другую, его лоб покрывается испариной. Он ослабляет галстук. (Сальваторе Феррагамо делает отвратительные галстуки. Непонятно почему они стоят так дорого? На таком галстуке приятно удавиться… вероятно, это лучшее ему применение.)

Отвечает, что исповедуется в первый раз. Видит, как от причала отходит белый теплоход – это покачивается биретта – святой отец качает головой.

– Тогда будь максимально краток, сын мой. Начни с главного. Каков твой самый суровый грех?

– Любовь! – без раздумий отвечает человек. – Я любил и люблю!

– Полагаю, речь идёт о греховной любви к женщине? Или… к мужчине?

– Нет, что вы! Я люблю всё человечество и хочу ему помочь. – Подумав, мужчина добавляет, что и постыдная любовь к женщине в этой всеобъемлющей любви тоже присутствует. – Вернее, присутствовала… какое-то время назад.

– Тогда расскажи по порядку.

– Это долго… а впрочем, если я стану исключа