Попытки русского сознания. Сентиментализм и Карамзин

Николай Васильевич Шелгунов

«…В эпоху жизни чувством, каким был екатерининский век, подготовилось немало людей, которым сантиментально-романтическое настроение Карамзина казалось единственным, способным наполнить чувство. Это был, конечно, протест против окружавшей повсюду грубости; сентиментализм, конечно, будил чувство, возбуждал в душе новые ощущения, расширял пределы внутреннего мира, но в то же время он был бессилен выработать свою собственную идею и оставлял человека игрушкою противоречий между практикой установившихся уже идей и сантиментальной теорией новых чувств…»

Н. В. Шелгунов

Попытки русского сознания. Сентиментализм и Карамзин

Карамзин был по преимуществу человеком чувства и потому-то в нем виднее всего ошибки чувства и тех увлечений, в которые оно уходит, если не встречает проверки в мысли.

Первое и роковое влияние на всю жизнь имел на Карамзина новиковский кружок и масонство. Дмитриев в своих «Записках» говорит, что Карамзина ввел в новиковский кружок И. П. Тургенев, один из деятельнейших членов «Дружеского общества», и в этом кружке «он воспитался окончательно под влиянием друга своего Александра Петровича Петрова»[1 - Петрова звали Александр Андреевич.]. «Я как теперь вижу, – говорит Дмитриев, – скромное жилище молодых словесников: оно разделено было тремя перегородками; в одной стоял на столе, покрытом зеленым сукном, гипсовый бюст мистика Шварца, умершего незадолго перед моим приездом из Петербурга в Москву, а другая освещалась Иисусом на кресте, под покровом черного крепа». Хотя и неизвестно, в чем именно заключались отношения Карамзина к масонскому кружку, но тесное сближение с известным масоном Кутузовым и с Петровым не позволяет сомневаться в действительности сильного влияния масонства, мистицизм, сантиментализм и идеализм которого отразились уже в «Письмах русского путешественника». Говорят, что самое путешествие Карамзина за границу находилось в связи с его отношением к новиковскому кружку. Если это мнение даже и неверно, то все-таки не подлежит сомнению, что Карамзин, по словам Дмитриева, горел перед своей поездкой «пламенным рвением к усовершенствованию в себе человека».

В «Письмах русского путешественника» читаем: «Щастливые Швейцары! всякий ли день, всякий ли час благодарите вы Небо за свое щастие, живучи в объятиях прелестной Натуры, под благодетельными законами братского союза, в простоте нравов и служа одному Богу? Вся жизнь ваша есть конечно приятное сновидение, и самая роковая стрела должна кротко влетать в грудь вашу, не возмущаемую тиранскими страстями…Ах! Естьли бы теперь, в самую сию минуту, надлежало мне умереть, то я со слезою любви упал бы во всеобъемлющее лоно Природы, с полным уверением, что она зовет меня к новому щастию; что изменение существа моего есть возвышение красоты, перемена изящного на лучшее. И всегда, милые друзья мои, всегда когда я духом своим возвращаюсь в первоначальную простоту натуры человеческой, когда сердце мое отверзается впечатлениям красот Природы, – чувствую я то же, и не нахожу в смерти ничего страшного». Описывая, как он остановился подле одной хижины на берегу чистого ручья и попросил у пастуха напиться, Карамзин говорит: «Я взял чашку, и если бы не побоялся пролить воды, то, конечно бы, обнял добродушного пастуха, с таким чувством, с каким обнимает брат брата: столь любезен казался он мне в эту минуту! Для чего не родились мы в те времена, когда все люди были пастухами и братьями Я с радостию отказался бы от многих удобностей жизни… чтобы возвратиться в первобытное состояние человека… С сими мыслями пошел я от пастуха; несколько раз оборачивался назад и приметил, что он провожает меня взорами своими, в которых написано было желание: поди, и будь щастлив! Бог видел, что и я от всего сердца желал ему щастия, но он уже нашел его!»

Другие два произведения Карамзина, имевшие вместе с «Письмами русского путешественника» такое огромное влияние на общество, были «Бедная Лиза» и «Наталья, боярская дочь». Лиза – «прекрасная телом и душою поселянка», в которую влюбляется